Пермь в столыпинском галстуке. Часть 10: Прощальный выстрел

«...свершилось деяние, неслыханное в летописях истории. Судебной властью был раскрыт заговор целой части Государственной Думы против Государства и Царской Власти. Когда же Правительство Наше потребовало временнаго, до окончания суда, устранения обвиняемых в преступлении этом пятидесяти пяти членов Думы и заключения наиболее уличаемых из них под стражу, то Государственная Дума не исполнила немедленно законного требования властей, не допускавшего никакого отлагательства.

Все это побудило Нас Указом, данным Правительствующему Сенату 3 сего Июня, Государственную Думу второго созыва распустить, определив срок созыва новой Думы на 1 Ноября сего 1907 года...»

Эти слова царского манифеста прочли в газетах пермяки в первые дни июня 1907 года. Уже второй раз подряд полудекоративный имперский парламент был распущен. Теперь с явным нарушением основных законов. Вскоре это событие назовут третьеиюньским переворотом, положившим конец первой русской революции. Но пермяки почувствуют, что она закончилась, только в 1908-м...

Российский парламент, как известно, имевший в средневековье предшественников в виде боярской думы и земских соборов, тем не менее, рождался в муках. Если не считать прожектов декабристов, то первый реальный шанс на его появление был упущен в 1881 году. Тогдашним министром внутренних дел М. Т. Лорис-Меликовым был подготовлен проект политической реформы, включавший в себя созыв высшего представительного органа, но после убийства террористами императора Александра II проект был отклонён новым царём Александром III.

Сменивший его через тринадцать с лишним лет Николай II в первой же речи заявил, что намерен охранять начала самодержавия так же твёрдо и неуклонно, как и отец, а с бессмысленными мечтаниями об участии в делах внутреннего управления всем остальным лучше расстаться. Однако в 1905 году жизнь заставила его вернуться к забытым проектам четвертьвековой давности.

Начавшаяся в конце января 1904 года Русско-японская война с самого начала шла неудачно, и поражения, следовавшие одно за другим, через год привели страну к революции. Чтобы хоть как-то успокоить ситуацию, были вынуты из-под сукна проекты создания парламента. Наконец, в августе 1905 года вышел царский манифест об учреждении в империи законосовещательной Государственной Думы. Однако это никого не устраивало. Две всеобщих политических стачки в октябре и декабре того же года и вооружённые восстания в Москве, Ростове-на-Дону и многих других городах заставили, наконец, царя сначала 17 октября дать будущей нижней палате парламента некоторые законодательные полномочия, а затем 11 декабря 1905 года издать указ об изменении положения о выборах в Государственную Думу.

Предложенная правительством избирательная система была громоздкой и уже для того времени крайне консервативной, если не сказать, архаичной. В её рамках избирателями могли быть исключительно мужчины старше 25 лет, но даже они не все могли участвовать в выборах. Те, кто всё же получил право голоса, делились на сословные курии, как это было принято ещё в Древнем Риме. Выборы были многоступенчатыми, число ступеней варьировалось от двух до четырёх в зависимости от курии. Избиратели не могли выбирать депутатов напрямую, они должны были голосовать за уполномоченных, затем уполномоченные выбирали выборщиков и выборщики из своих рядов, наконец, выбирали депутатов. В двух куриях из четырёх избирателям было позволено голосовать сразу за выборщиков.

В этой системе не действовал принцип равенства голосов. Например, голос одного помещика приравнивался к 3 голосам потомственных горожан, 15 голосам крестьян или 45 голосам рабочих. Другими словами, выборы в Думу были не всеобщими, не прямыми и не равными. Сегодня никто бы не рискнул признать их свободными, но тогда это был шаг вперёд.

Нужно добавить, что, помимо Государственной Думы — нижней палаты парламента, была предусмотрена и верхняя. В неё был переделан к тому моменту уже давно существовавший Государственный Совет. Половина его, как и прежде, назначалась императором, а другая половина стала избираться из числа представителей высших слоёв общества по отдельной ещё более консервативной куриальной системе выборов, к которой простые смертные не имели уже совсем никакого отношения.

Выбор такой избирательной системы говорил о глубоком недоверии, разделявшем верховную власть и широкие слои населения. Ведь в тоже самое время в Финляндии, находившейся в личной унии с Россией, в июле 1906 года император утвердил новый Сеймовый Устав, в соответствии с которым однопалатный парламент великого княжества выбирался по невероятно прогрессивным для той эпохи правилам. Все жители, начиная с 24 лет, включая женщин, имели право принять участие в прямом и равном голосовании. Никаких курий, никаких уполномоченных и выборщиков, никаких имущественных цензов, никакого неравенства полов и голосов — разительный контраст с территорией всей остальной империи.

Выборы в I Государственную Думу в силу их многоступенчатости продолжались не один день, как это принято сегодня, а длились неделями, причём в разных регионах они проходили в разное время. Большая часть депутатов была избрана в феврале-марте 1906 года, но были и такие места, где выборы закончились только в июне. Из-за крайне ограниченного круга полномочий Госдумы и консервативного избирательного закона выборы бойкотировались крупнейшими левыми партиями страны — РСДРП и ПСР, хотя отдельные их представители всё же были избраны депутатами. Правые радикалы также не принимали участие в избирательном процессе, т. к. отвергали саму идею парламентаризма. В итоге большинство в первой Думе получили кадеты. Ей удалось протянуть всего 72 дня, потом она была распущена царём. За это время депутаты смогли одобрить два законопроекта, лишь один из которых успел рассмотреть Госсовет. Таким образом, результат законотворческой деятельности первой Думы был ничтожен.

Роспуск нижней палаты парламента и воззвание части её депутатов к населению с призывом о неповиновении правительству вызвали новый подъём революции, включавший в себя волну восстаний в армии и на флоте, крестьянские бунты, забастовки рабочих и террор. Дело приняло столь серьёзный оборот, что в августе 1906 года правительство было вынуждено на полгода ввести военно-полевые суды во всех местностях, объявленных на военном положении и положении чрезвычайной охраны.

Тем не менее, история Думы продолжилась, более того, оценив значение парламентской трибуны для легальной и широкой пропаганды своих взглядов, в избирательной кампании решили участвовать и бойкотировавшие её ранее эсеры и социал-демократы, так же поступили и крайне правые партии. Власти учли это и в период подготовки к выборам новой Думы приняли превентивные меры. С июля по октябрь 1906 года деятельность 260 ежедневных и периодических изданий была приостановлена. Оппозиционным партиям было отказано в «административной санкции», без которой нельзя было проводить публичных заседаний. Благодаря некоторым юридическим ухищрениям был ещё более сокращен состав избирателей в городах и на селе. Всем левым партиям, даже кадетам, было отказано в легализации, при этом только легальные партии имели право открыто раздавать агитационные печатные материалы.

Новые выборы в Думу стартовали в конце ноября 1906 года, основной их этап в Перми пришёлся на январь-февраль 1907 года. Всего в Пермской губернии предстояло избрать 13 депутатов, трое из которых должны были пройти в Думу по рабочей курии. Последняя представляла особый интерес для руководства РСДРП в губернии. Во главе его в это время стоял приехавший в Пермь в июле 1906 года Фёдор Сергеев (Артём), который полагал, что все депутаты от этой курии должны быть представителями социал-демократов.

Избирательная компания, и так крайне осложнённая различными юридическими препонами, проходила в трудной политической обстановке. Революция продолжалась, ситуация в стране в целом была довольно напряжённой, а в Пермской губернии вообще имела тенденцию к обострению. Губернатор и правоохранительные органы тщательно следили за ходом выборов и позволяли себе вмешиваться в них. В частности, из-за такого вмешательства в попытке повлиять на исход голосования пришлось дважды проводить собрание уполномоченных по рабочей курии в Мотовилихе. Его председатель Василий Иванченко, один из будущих организаторов похищения великого князя Михаила, был задержан у себя дома полицией под предлогом обыска и лишь по настоянию возмущённого собрания был отпущен. За последующие несколько месяцев он арестовывался трижды. Дважды его отпускали, в том числе под залог, т. к. обвинения не были тяжкими, в третий раз, уже летом, он был арестован за связи со лбовцами, и в итоге попал на каторгу.

Кандидатом по рабочей курии от Перми был рабочий Главных железнодорожных мастерских строгальщик Алексей Шпагин. Он был родом из Нижегородской губернии и давно участвовал в подпольной революционной борьбе, в Пермь был вынужден перебраться в летом 1906 года после участия в вооружённом восстании в Сормове, чтобы скрыться от преследования полиции. Шпагин, которому дали неуклюжую партийную кличку «Кувалда», жил на одной квартире с Артёмом, общение с последним заметно усиливало его, как полемиста и агитатора. В упорной борьбе социал-демократам удалось взять все три депутатских мандата по рабочей курии, пермский достался Шпагину, екатеринбургский — Егору Петрову и ещё один — надеждинскому рабочему Василию Чащину.

Сложно обстояли дела и в городской курии. Священник Константин Колокольников, баллотировавшийся в её рамках, был отстранён от служения за связи с эсерами. Путь к депутатству бывшего редактора закрытой губернатором газеты «Пермский край» Григория Баскина тоже был тернист. Он собирался избираться ещё в первую Думу, но с начала 1906 года был вынужден скрываться в течение нескольких месяцев, т. к. обвинялся в диффамации за ряд острых статей в адрес казаков 7-го Уральского казачьего полка, подавлявшего выступления мотовилихинских рабочих в 1905 году. К счастью для него, в мае 1906 года суд оправдал его. В итоге и Колокольников и Баскин тоже были избраны депутатами.

11 февраля в честь депутатов от Перми Баскина, Колокольникова и Шпагина был дан банкет в зале общественного собрания, где каждый из них произнёс речь. Отбытие Константина Колокольникова и Алексея Шпагина в С.-Петербург было намечено на ночь с 14 на 15 февраля, Баскин отправлялся в другое время. Поезд № 3, который должен был отвезти двух пермских депутатов на запад, отходил довольно поздно, в 1 час 19 минут по местному времени. Тем не менее, задолго до этого у станции Пермь начала собираться толпа, состоявшая в основном из рабочих и учащейся молодёжи, которая, по оценке правоохранителей, скоро достигла 1,5-2 тысяч человек, т. е. приблизительно 2-3 % от общего числа жителей тогдашней Перми без учёта Мотовилихи. Сработало сарафанное радио. Ещё накануне об этом событии с указанием времени отхода поезда написала газета «Камский край», и слухи моментально распространились по городу. В зале для пассажиров 3 класса возник стихийный митинг, из скамеек была устроена импровизированная трибуна, откуда ораторы, сменявшие друг друга, произносили речи. К моменту приезда депутатов все залы вокзала были забиты людьми, все двери были открыты, и снаружи скопилось множество народу, ловившее каждое слово выступающих.

Прибывшие в двенадцатом часу ночи на вокзал Колокольников и Шпагин сначала разделились. Священник произнёс речь в зале 1 класса и лишь затем, по просьбам собравшихся, перешёл в зал для пассажиров 3 класса, где его выступление было более радикальным. Алексей Шпагин, которому в зале для первоклассных пассажиров делать было нечего, за вечер, как и ряд других ораторов, выступил сразу с несколькими речами. Первая из них, как отмечали жандармы (охрана железных дорог в Российской империи входила в круг задач Отдельного корпуса жандармов), о необходимости поддержки населением Государственной Думы, была встречена слушателями довольно спокойно. После был оглашён присутствующим письменный «наказ» от рабочих мастерских, где работал Шпагин, от чего публика очень возбудилась, т. к. среди прочего там говорилось о требовании созыва Учредительного собрания и передаче земли крестьянам. Затем была зачитана телеграмма, поступившая от двух депутатов-эсеров из Красноуфимска П. Сигова и В. Ершова в редакцию «Камского края». В ней шла речь о том, что во время их проводов в С.-Петербург возник инцидент с полицией, в результате которого многие из провожавших были избиты нагайками, и им обоим также были нанесены побои. Правительство гарантировало неприкосновенность депутатов парламента, и факт её открытого игнорирования крайне возмутил собравшихся. Выступления ораторов стали крайне резкими, в них зазвучали призывы к вооружённому восстанию, народ заволновался, и жандармы после двух жёстких предупреждений попытались взять ситуацию под контроль, в этот момент из массы людей неожиданно раздались выстрелы, возникла паника. Охваченные ужасом люди толкали друг друга, давили, падали на пол. Начался хаос, который усугублялся тем, что жандармы по приказу своего полковника в ответ на выстрелы из толпы начали стрелять из револьверов и винтовок поверх голов собравшихся. Пули чиркали по потолку и стенам, рикошетили. Всего жандармы произвели около четырёх десятков выстрелов. К счастью, тяжелораненых и убитых в результате не оказалось, по некоторым данным, легко пострадали двое человек. За произнесение речей и сопротивление полиции было задержано три человека. Через четыре дня, помимо них, в очередной раз был арестован и Василий Иванченко. Его вообще не было на вокзале в момент проводов, но нашлись свидетели, видевшие, как он произносил антиправительственную речь.

Депутатов, участвовавших в инцидентах в Красноуфимске и Перми, власти пытались привлечь к ответственности, но Дума с них неприкосновенность не снимала. Шпагин на допросы следователя не являлся, а на Колокольникова у властей не хватало улик, ему лишь окончательно запретили служить в церкви. Остальные же участники событий, отсидев под арестом некоторое время, были отпущены под залог.

Однако после роспуска II Государственной Думы, работа которой продолжалась 102 дня и была лишь немногим более успешной, чем первой, красноуфимских депутатов арестовали и осудили на один год заключения, отсидели они, правда, только по одному месяцу. Шпагин, которому угрожал суд не только по этому делу, но и по делу социал-демократической фракции Думы, скрылся, приговор вынесли заочно. Его товарищи Петров и Чащин были отправлены на каторгу.

Судьба трёх пермских депутатов сложилась по-разному. Колокольникова в итоге лишили сана и сослали в Сибирь, там он поступил в Томский университет и по его окончании преподавал в одном из местных училищ, после революции вернулся в Пермь, работал в леспромхозе, умер в 1929 году.

Баскин после роспуска Думы служил в московском и самарском земствах. В советское время работал руководителем статистического бюро в Самаре, а кроме того, в местных вузах, где дослужился до звания профессора. В 1930-м был арестован как вредитель, но самого худшего избежал и через несколько лет снова вернулся к работе в Самаре (Куйбышеве), где и умер в 1940-м.

Шпагин после роспуска Думы под чужим именем нелегально проживал на Южном Урале, в 1911-м его раскрыла полиция, но ему вновь удалось ускользнуть, на этот раз за границу — в Париж, где он неоднократно встречался с Лениным и даже выполнял его поручения. После революции снова вернулся в Пермь в родные железнодорожные мастерские, откуда в составе батальона железнодорожников ушёл воевать на колчаковский фронт. По возвращении занял пост председателя пермского горисполкома, с 1920-го вновь вернулся в железнодорожные мастерские в качестве комиссара. В 1923 году мастерские назвали его именем, а со временем они стали заводом «Ремпутьмаш». Сам Шпагин в это же время был переведён на работу в Свердловск, где в 1926 году вышел на пенсию. В 1937 году он был неожиданно арестован, а через год расстрелян или умер в заключении — тут данные расходятся. Через двадцать лет его, как и многих, реабилитировали. Завод вновь получил его имя и носил его до конца прошлого года. Сейчас он, как говорят, закрылся, но это совсем другая история.

***

Самое главное, в 1920 году губернской ЧК был арестован исключённый из РСДРП ещё в 1906 году Фома Лебедев. В те годы товарищи подозревали его в работе на полицию, но доказать это не смогли. Через четырнадцать лет в архивах обнаружились улики, Фома во всём признался, в том числе рассказал о том, как в феврале 1907 года на станции Пермь по заданию охранки стрелял из толпы в сторону жандармов, дав им тем самым повод к разгону митинга и заведению уголовных дел на ораторов и депутатов. Фому, конечно, расстреляли.