Возвращение в жизнь

Если честно, я и сам не понял, как во всё это вписался. Во всяком случае, мне никогда в жизни не приходилось иметь дело с детьми. Так что объявление о поиске фотографа-волонтёра, увиденное в ленте «ВКонтакте», стало для меня чем-то вроде вызова самому себе. На самом деле, это был только первый из многочисленных вызовов, на которые мне придётся реагировать и отвечать в течение смены. Но тогда я об этом и представления не имел.

За несколько дней до смены координатор реабилитационных программ фонда «Берегиня» Эльвина Иванова и координатор смены Света Поспелова проводили с каждым волонтёром собеседование. Мне они между делом предложили не ограничиваться ролью фотографа, а взять на себя какую-нибудь из мастерских — например, показать детям занимательные химические опыты. «Ага», — сказал я, а про себя подумал, что как-нибудь незаметно откошу — на тот момент я всё ещё думал, что между мной и детьми сохранится определённая дистанция.

С остальными волонтёрами мы увиделись уже на месте, около автобуса, готового отправляться в «Нечайку». Час мы потратили на то, чтобы забить его багажный отсек разными немыслимыми вещами вроде заготовок для картонных домов, пластиковой Нюши из «Смешариков» с меня ростом, годовым запасом компота из сухофруктов и так далее. В процессе мы познакомились — выяснилось, что я тут едва ли не единственный такой профан, в то время как многие другие волонтёры уже были на аналогичных сменах в «Шередаре» и приехали сюда кто из Орла, кто из Курска, кто из Уфы, кто из Москвы. Волонтёры в качестве награды за смену получают бесплатный проезд из своего города, жильё, питание, сертификат о прохождении курсов. Никаких денег или чего-то такого. Всё, что тут происходит — это вообще не про деньги.

— Вот, одна бусинка — это одна благодарность от детей, — рассказывает мне Таня, перебирая нанизанные на браслет разноцветные шарики, — это и есть моё богатство.

Таня из Уфы. Эти браслеты-благодарности у неё на руке потому, что она опытный волонтёр — у неё за плечами несколько смен в лагере «Шередарь». Теперь она считает эти смены одним из самых важных дел в жизни, но так было не всегда. Несколько лет Таня работала в сфере муниципальных ритуальных услуг — то есть, буквально, сидела в кладбищенской конторе и занималась всякими скорбными госзакупками. А потом в её жизни случился «Шередарь», после которого она уже никогда не хотела иметь никаких дел с госзакупками и кладбищем и вскоре уволилась, чтобы посвятить себя детям на реабилитации.

Такие истории — о поиске себя, об обретении новых смыслов и о радикальных переменах — тут есть у многих. Одни — как пермский путешественник Денис — занимаются волонтёрством сознательно и последовательно, для других это часть их будущей специализации, третьи оказались здесь по воле импульса (сами они скромно говорят «случайно», но на самом деле не случайно, конечно). Короче, тут собралось два десятка человек, которых вообще ничто не объединяет — ни города, ни возраст (у некоторых волонтёров разброс в возрасте — добрых двадцать лет), ни жизненные обстоятельства. Это спустя десять дней они станут командой, не будут мыслить себя друг без друга и обзаведутся привычкой регулярно писать «доброе утро» в общий чат, а пока их роднит только желание порадовать детей, перенёсших изнурительную болезнь.

К вечеру первого дня все они — точнее, мы — оказываемся в «Нечайке», на первом этаже корпуса для вожатых — здесь проходит интенсивный трёхдневный тренинг, призванный обучить нас всех азам обращения с детьми и поведению во всяких внештатных ситуациях. На столике в углу зала стоят три стеклянных банки с нарисованными котиками. В банки нужно кидать помпоны разных цветов. Зелёные — в банку с умиротворённым котиком, если всё ОК. Жёлтые — в банку с озадаченным котиком, если пришлось выйти из зоны комфорта. И красные — если случилось попасть в зону паники. Котик на этой банке ощетинен. Поскольку тренинг построен так, что теория внезапно сменяется активной фазой или подвижными играми, количество жёлтых помпонов в средней банке постепенно увеличивается. В какой-то момент из Перми с мастер-классом приезжает клоунесса, чтобы обучить нас вести себя раскованно и веселить детей. К концу смены я привыкну дурачиться и ни о чём не думать, а пока что мне хочется спрятаться в туалете — до красной банки мне идти лень, но мысленно я заполняю её красными помпонами.

За день до приезда детей красные помпоны просто закончатся: мы будем отрабатывать внештатные ситуации друг на друге, и часть из нас притворится вожатыми, а часть — детьми. Дети ведь ожидаются особенные. Некоторые — с нарушением зрения и слуха, с эпилепсией или со сложным взрывоопасным поведением. Будущим вожатым предстоит побыть этими детьми, истошно вопить, притворяться слабослышащими и имитировать эпилептический припадок в самый неподходящий момент. Вообще-то, это даже весело, но и немного страшно.

Страх проходит только с приездом детей, которых мы встречаем у ворот, наряженные в костюмы. Ах да, костюмы — это же отдельная история. Смена-то посвящена сказкам и сказочным героям. Поэтому я больше не Иван, Гоша больше не Гоша, а Денис больше не Денис — мы Волшебник, Индеец и Пират. Ещё среди нас Пеппи Длинныйчулок, Алиса, Венди (которая подруга Питера Пена), Баба Яга, Тотошка и просто сказочные звери без имён, вроде Зайца.

Так вот, о чём это я. Страх и беспокойство отступают, когда мы видим детей, весело высыпающих из автобуса. Мне хочется рассказать о них и об их судьбах подробнее. Честно говоря, мне вообще бесконечно хочется о них рассказывать. Но не буду. Каждый из нас и без того понимает, что всё, что пережили эти дети — а это и сложнейшие операции, и болезненные процедуры, и долгие месяцы изоляции, и часто необратимые изменения во внешнем облике, и страхи, и бесконечный упадок сил — всё это абсолютный подвиг, торжество воли. Но мы тут не для этого собрались. Здесь не обсуждают частные истории, не говорят о перенесённом и уж тем более не произносят слова «болезнь». Дело даже не в этике (хотя и в ней, безусловно), а в том, что «Переменка» — это история вообще не про болезнь и не про прошлое, а про будущее, к которому мы — вожатые, мастера и фотографы — должны будем подготовить всех этих ребят, старшим из которых уже 12 лет, а младшей ещё даже семи не исполнилось.

Так что да, бояться и беспокоиться теперь некогда. Да и не можем мы себе этого позволить. С этого момента мы все — ролевые модели. Это значит, что нам больше нельзя вести себя как попало, нецензурно выражаться, неопрятно одеваться, ковырять в носу и всякое такое, потому что дети за нами обязательно всё повторят. Короче, быть ролевой моделью — та ещё участь. На тренинге Эльвина рассказывала про парня, который в конце очередной смены, как только дети уехали домой, стал бегать по территории и орать «Я больше не ролевая модель!» Я прекрасно понимаю этого парня, потому что чуть ли не впервые в жизни у меня появляется стимул постоянно напоминать себе, что нельзя сутулиться. Это чертовски непросто, надо сказать.

Уже со следующего утра начинаются мастерские, которые идут одна за другой. Вожатые не отходят от детей, мастера занимаются с ними музыкой, лепкой, конструированием из лего и ещё множеством всяких вещей. Мои соседи по комнате, Гоша и Денис, учат подопечных заниматься фотографией, журналистикой, туризмом и стрельбой из лука. На этом фоне мне быстро надоедает просто фланировать в волшебном плаще из мастерской в мастерскую и фотографировать — чем больше я знакомлюсь с детьми, тем меньше мне хочется увиливать от предложенных мне мастерских, потому что общение с детьми доставляет мне искреннее удовольствие. Говорят даже, что оно мне удаётся.

Спустя пару дней я в панике гуглю более-менее приемлемые сценарии химических опытов. В результате составляется длинный список покупок — в нём чего только нет, начиная от апельсинов и молока и заканчивая перекисью водорода и красителями. Заказав всё это из города, я начинаю экспериментировать и бракую несколько опытов, потому что выясняется, что воздушный шарик не лопается под каплями лимонного сока, пенный фонтан из перекиси с дрожжами не пенится, но адски воняет, и вообще, всё, что написано в интернете — неправда. Приходится остановиться на безобидных вулканах из соды и уксуса, несмешиваемых жидкостях и прочей ерунде, не требующей особой квалификации.

В день своих первых мастерских я дико волновался. Вдруг сода именно в этой коробке окажется палёная. Или законы физики именно в этот день решат не сработать, из-за чего я облажаюсь перед детьми. А потом всё внезапно пошло как надо, и я увидел, что они в восторге. Они вообще на каждой нашей мастерской были в восторге, что бы мы ни делали — стреляли из лука, раскрашивали футболки, издавали собственные газеты, и так далее. И если каждый вечер после мастерских мы готовили для детей какое-нибудь мероприятие, то для финальной вечеринки они решили взять инициативу и сами придумали для нас целый концерт. Совершенно незабываемый.

Утро после концерта станет последним в рамках «Переменки» 2017 года, и это будет по-хорошему грустное утро. Света даже попросит Гошу, который всю неделю отвечал за пульты, колонки и прочую технику, подобрать для этого утра какую-нибудь умеренно грустную музыку. Садясь в автобус, некоторые дети будут плакать, и некоторые вожатые — тоже. Скорее всего, с большинством из них мы не увидимся в обозримом будущем. Поддерживать с детьми контакт после смены не запрещено, но и не поощряется: мы же не можем оставаться ролевыми моделями всю жизнь, тем более в соцсетях («ВКонтакте» я прячусь за псевдонимом, и ни один ребёнок после смены меня просто не нашёл, но пункты про положительное отношение к курению и алкоголю я из анкеты всё равно убрал, от греха подальше). Нам придётся довольствоваться отзывами родителей, которые Эльвина будет транслировать нам в закрытый чат — трогательными и полными благодарности рассказами о том, как сильно изменились после «Переменки» наши подопечные. Например, о том, как дети, у которых неделями не было аппетита, теперь с удовольствием едят; как дети, которые ничем не хотели заниматься, теперь мечтают стать фотографами и просто с видимой радостью ходят в школу; и как дети, которые проявляли равнодушие к жизни, снова хотят попасть к нам на смену и увидеть всех нас. Может быть, когда-нибудь именно так и сложатся обстоятельства, но сейчас, утром последнего дня смены, об этом лучше не думать — лучше думать о той жизни, которая ожидает детей за воротами лагеря. Потому что качество этой жизни будет совершенно другим, нежели до «Переменки», и от этого безумно радостно.

Но всё это чуть позже, сразу после завтрака. А пока что мы сидим в столовой перед тарелками с манной кашей и давимся от хохота: самой грустной музыкой, которую Гоша подобрал к сегодняшнему утру по Светиной просьбе, оказался Имперский марш из «Звёздных войн».

***

На самом деле, мы вернулись из «Нечайки» больше недели назад, но всё это время я не мог ничего написать. Меня предупреждали об изменениях, которые могут произойти, и рассказывали истории о людях, которые, побыв однажды волонтёрами, увольнялись с работы, радикально меняли личную жизнь и бытовой уклад, и мне казалось, что меня это не коснётся. Но если до «Переменки» я беспокоился о том, как избежать излишней возни с детьми, то теперь я озабочен мастерскими, которые приготовлю в следующий раз — потому что следующий раз обязательно будет, а повторно выезжать на вулканах из соды было бы слишком скучно. И ещё озабочен тем, как бы подтянуть с собой кого-нибудь из знакомых — потому что волонтёров всегда и везде меньше, чем хотелось бы, и в этой смене ощутимо не хватало ещё одного фотографа. Теперь я, во всяком случае, знаю множество доводов, которыми мог бы их привлечь, и только одно предостережение, над которым я посоветую им задуматься: о том, что всё это, возможно, необратимо.