Пермское коллективное бессознательное

Сначала хочу спросить о Пермской Ассоциации аналитической психологии. Как давно это направление психологической науки развивается в Перми?

— Пермская Ассоциация создана в 2011 году, в неё входят психологи, психотерапевты, врачи, преподаватели. В мировом и российском профессиональном сообществе Пермь становится узнаваемой всё больше. Мы участвуем в российских и международных форумах, конференциях, проводим семинары, обучающие курсы для психологов, ведём консультативную деятельность. В этом году сделан серьёзный шаг вперёд: мы запустили детскую аналитическую программу, преподавателями которой являются московские коллеги, одни из лучших специалистов в этой области. На Урале такая программа создана впервые, и это большое достижение.

Нина, нужна ли консультация психолога-аналитика тому, кто решил попытаться исследовать коллективное бессознательное города? Без шуток, насколько реальна такая задача?

— Этот метод подходит всем, и каждый из нас в той или иной степени на каком-то этапе жизни может нуждаться в личном анализе. Я думаю, это своего рода вызов — попытаться взглянуть на жизнь города с точки зрения метода аналитической психологии. Но тем и хорош подход Юнга, что его динамическая психологическая система применима и эффективна в самых различных ситуациях. В нашей психике нет ничего, что мы могли бы не учесть — «ампутировать». Признать все грани самих себя и увидеть смысл в каждой из них — вот в чём помогает аналитическая психология. Целью человека Юнг называл индивидуацию — процесс сознательной эволюции личности, в результате которой человек становится хозяином самому себе, интегрируя свои внутренние противоречия и грани. Город — это люди, прежде всего. Всех нас объединяет нечто, что Юнг назвал коллективным бессознательным. Мы живём более гармонично тогда, когда «подключены» к этому внутреннему ресурсу. Так что, думаю, будет полезно попробовать разобраться в вашем вопросе.

Ежедневно о событиях в политической, общественной, культурной, спортивной жизни мы узнаём из множества информационных потоков — интернет, телевидение, радио. В какой степени это влияет на подсознание и как быть, чтобы оставаться в своём уме?

— Человек, атакованный обильной, подчас агрессивной и разнородной по своему содержанию информацией, нередко осуществляет процесс бессознательной «фильтрации», вытесняя в «тень» небезопасные, травмирующие факты и высвечивая то, что «гладит по шёрстке», соответствует его внутренним ожиданиям. Да, плохие новости нас расстраивают, будоражат, потому что задевают теневой слой психики. Юнг называл «тенью» всё то, что человек не хочет о себе знать. Это наши комплексы, страхи, внутренние запреты. Для нас невыносима встреча с тем, что не удалось, не сбылось, что мы не принимаем.

С этой точки зрения, кстати, Новый год — по-своему страшноватый праздник, указывающий на то, что уже никогда не вернётся к нам, на то, что мы не успели, не смогли... К сожалению, сегодня в обществе навязывается погоня за тотальным позитивом. Люди настроены только на выигрыш, на то, что каким-то чудом нам удастся избежать любых поражений. При том, что «поражением» для многих может стать исчезновение с полок магазинов пармезана. И — о ужас! — небо упало на землю!..

В средневековой Японии у самураев была традиция перед боем живо, в красках представить себе всё самое ужасное, что может с ними произойти. И только после этого они готовы к бою, издают боевой клич «банзай» и идут побеждать. Вот и для нас одной из полезных для души методик мог бы стать ритуал встречать Новый год, не только рисуя столь популярную ныне «позитивную карту желаний», но и отдавая должное всем неудачам и негативным аспектам жизни.

Что нужно для этого сделать — принять их?

— Принять полностью — это высший пилотаж. Хотя бы допустить мысль, что неудачи и неприятности в нашей жизни тоже могут иметь место. Уже это принесёт немалый терапевтический эффект. Важно смягчиться внутренне. Это позволить снизить пафос и снять диктат позитива, который довлеет над нами.

Вернёмся к пермскому бессознательному. Содержание городской среды, рекламные вывески, дизайн, шрифты граффити — всё это тоже считывается нашим подсознанием. О чём говорят подсознанию пермяков, например, такие названия, как «Хлопковый кРай», «Молочный рай», «Богато»?

— Нас приглашают в рай при жизни. Говоря языком аналитической психологии, мы всегда учитываем, что, помимо видимого, объяснимого, проявленного в событиях, есть и символический, иррациональный уровень бытия.

Если мы не имеем буквального изобилия, мы его себе нарисуем. Потёмкинские деревни прошлого — из этого же ряда явлений. Находясь в магазине со словом «рай» в названии, можно почувствовать себя существом исключительным, неземным. Это замена, суррогат реальности. Если анализировать глубинный психологический слой, есть такой понятие, как мечта о несбыточном, о Золотом веке, когда все были прекрасны и невинны. Это такое же безопасное место, как материнская утроба. В раю обитают «златогривый лев и синий вол, исполненный очей...». Там текут молочные реки с кисельными берегами.

Разум понимает: рая на земле не построишь. Но на подсознательном уровне подобные вывески обращаются к иррациональному в нас. Они воздействуют через бессознательное, через так называемые архетипы — универсальные вневременные общечеловеческие образы.

Изобилие может рассматриваться и в связи с архетипом щедрой «Великой матери», которая всех накормит. В нашем коллективном бессознательном эта мечта очень сильна. Почему так много обсуждений вокруг программы «Материнский капитал»?

Почему?

— На уровне архетипов коллективного бессознательного «Великий отец» (допустим, наше правительство) разрешил нам пользоваться милостью «Великой матери», то есть позволил иметь много «символических грудей», чтобы кормить много детей. Благодаря рождению детей «молоко» для всего семейства (то есть изобилие) обеспечено. И его можно тратить и на квартиры, и даже на автомобили...

Таким образом, нередко в нас проявляется желание всемогущества. В аналитической психологии это называется инфляцией Эго, или раздуванием значимости «Я», — своего рода мостик к перфекционизму, ощущению, что «я всё могу».

В какой социальной теме, на ваш взгляд, в уходящем году подсознательные процессы проявлялись сильнее всего?

— Месяц назад я вернулась из Екатеринбурга, где принимала участие в конференции, посвящённой теме мужественности. Тема дефицита отцов, изменения роли мужчины в современном обществе — возможно, самая животрепещущая. Каждый раз, когда мы обсуждаем событие, так или иначе связанное с историей города и края, в нас просыпается отцовский комплекс.

Давайте вспомним конкретные события 2014 года, связанные с темой истории. Например, в 2014 году прекратил свою работу гражданский форум «Пилорама», очень бурно обсуждалась тема преобразований Мемориального музея политических репрессий «Пермь-36». В октябре в Перми прошла акция «Возвращение имён». Почему эти темы вызывают конфликты и сильные эмоции?

— Наше общество уповает на представителей власти как на отцов, которые примут за нас все решения и всех спасут. С точки зрения как аналитической психологии, так и психоанализа это проявление отцовского комплекса. Он может выражаться по-разному. Негативный отцовский комплекс — «низвергнем злого и/или бессильного батюшку». В другом случае зачастую происходит обожествление отца, придание ему качества спасительного всемогущества. Если этот комплекс не осознан, он «болит».

Для меня такое событие, как закрытие «Пилорамы», означает уничтожение наследия «злобных отцов». Словно этим закрытием нам говорят, что ничего не было и знать об этом не надо. В этом есть много архаичного. Зигмунд Фрейд в своей книге «Тотем и табу» создаёт своего рода психоаналитический миф, в основе которого лежит драматическая история сыновей, убивших и съевших отца. Понятно, что это не что иное как метафора противоборства старого поколения (носителя неэффективного способа жизни) и нового, зарождающегося способа и стиля мышления, и бытия. Нечто подобное уже было: «До основанья, а затем...». В нас часто проявляется судорожная попытка начать историю с чистого листа, «сойти с рельсов»: закроем и забудем всё, что было до нас. Возможно, это бунт против наследия отцов, не оправдавших надежд.

Кстати, в этом году городу неоднократно приходилось наблюдать, как трамвай сходит с рельсов...

— В юнгианской психологии большую роль играют метафоры. Что означает выражение «сойти с рельсов»? Утратить жизненный путь. А трамвай — это машина, у которой нет иного способа двигаться, как только по рельсам, кем-то проложенным. Это образ puer aeternus — архетип «вечного юноши», который ожидает, что для него «рельсы» прокладывает отец. В чём-то задача, судьба целого поколения постперестроечного времени заключается в том, чтобы проложить именно свой путь.

Речь идёт об ответственности, когда мы ожидаем, что кто-то придёт и решит все проблемы вместо нас самих?

— Совершенно верно. Мы желаем, чтобы «рельсы» были ровные, стабильные. Тоска народа по жёсткости отцовской руки — иначе откуда усиление блока запретов в российской внутренней политике и ужесточение контроля государства?

Одной из острых социальных тем года стала помощь беженцам с Украины. Как бы вы прокомментировали эти события?

— В психологии есть понятие психологической защиты. Когда в нашу жизнь входит что-то невыносимое и опасное, мы вынуждены от этого защититься без ущерба для нашей идентичности и здоровья. Иначе мы рискуем быть сломленными как личность.

Есть защиты высокого уровня: рационализация, объяснение. Есть защиты примитивные, характерные детским реакциям: отрицание, когда ребёнок закрывает глаза, чтобы не видеть страшного персонажа сказки. Вытеснение — сделать вид, что чего-то не существует. Ещё один вариант защиты — проекция: «Это не Петенька баночку с вареньем разбил, а Мурзик!»

То, что мы наблюдаем в политических отношениях с Украиной, есть создание образа врага. Наверное, не случайно именно сейчас принята новая военная доктрина страны.

Мы настолько не можем смириться со своим несовершенством, с тенью, что ищем того, на кого можно спроецировать свои недостатки. У нас нарастает тревога, значит, нужно срочно найти внешний объект, чтобы сделать его врагом.

Что касается беженцев, я сама в этом не участвовала, но мои коллеги оказывали психологическую помощь украинцам. Беженцев разместили на территории одного из пермских военных учебных заведений. Психологи не успевали помочь всем. И учащиеся вызвались быть волонтёрами. Они разговаривали с людьми, утешали, слушали, как профессиональные психологи. Они были полны терпения и доброты. Хотя слышали в свой адрес много агрессивного и неприятного. Это очень тяжело. Их инициатива трогает и обнадёживает, ведь добровольно помогали психологам совсем юные мальчики и девочки, подростки.

Это острая социальная тема, вполне объяснимо, почему она вызывает болезненную реакцию. А вот почему многими пермяками также остро было воспринято сворачивание культурных проектов в городе, сокращение бюджета?

— Потому что в этой теме мы сталкиваемся со свободой выбора. Для того чтобы человек мог творить, он должен быть сытым, выспавшимся и спокойным, что бы мы ни говорили о примате духа над материей... А если он не знает, чем накормить семью, о каком свободном и радостном творчестве, о какой культуре может идти речь? На мой взгляд, такой шаг в первую очередь означает лишение работников творческих профессий свободы их деятельности.

Я рассуждаю не в рамках политики, а в рамках аналитического подхода. Всякий раз, когда происходит фрустрация внешней свободы, у нас возрастает возможность внутренней свободы. Культура — это перманентный процесс. Она творится из человеческих сердец. Психика человека гибкая и живучая. И если не срабатывает что-то на одном уровне, человек переключается на другой уровень бытия. Художник не остановится в своём самовыражении. Просто будет использовать другие доступные ему материалы. Создание культурных ценностей в наше время — это экзистенциальный вызов.

Мы начинаем постепенно постигать идеи Юнга, который ещё во время Второй мировой войны осмеливался говорить, что люди не рождаются равными, но каждая личность ценна и несёт в себе росток культуры. Юнг считал, что каждый хотя бы раз в жизни должен погрузиться на самое дно своей души, в бездну отчаяния, дойти до самого дна, оттолкнуться и снова подняться. И только тогда возможно возрождение личности.

Вы сказали, что аналитической психологии свойственен символизм. Для многих пермяков символом перемен стал демонтаж арт-объектов на улицах города и восстановление памятника «Орден Ленина». Что в связи с этим творилось в нашем коллективном бессознательном?

— Сначала мы «съели папочку», свергли символического отца. Потом поставили в центре города неких красненьких гомункулов. У части горожан они вызывали интерес, у другой части — недоумение.

Всё это напоминает красные портки и жёлтые блузы времен анархии. Моя бабушка рассказывала, что в середине 1920-х в стране Советов было общество «Долой стыд» — движение радикальных нудистов. По улицам бегали голые люди, кричали «Долой стыд!». В Перми меньше, чем в Москве и Петербурге, но и здесь они были. Это считалось символическим свержением старых ценностей и шансом обновления жизни при коммунизме. По-моему, это то же самое, что мы наблюдаем в истории с иррациональными красными человечками и надкушенными яблоками... Вопрос в том, почему символы предыдущих пяти лет культурной революции не оставили, а демонтировали.

Какой образ коллективного бессознательного Перми вы бы нарисовали?

— Бессознательное города Перми напоминает образ загадочной трясины. Тут и там вспыхивают болотные огоньки — красивые, манящие. Здесь обитают фольклорные персонажи: леший, кикиморы, дикие звери, стоят диковинные терема... В памяти возникают фигурки пермского звериного стиля. Не случайно и то, что в Перми так популярен этнический стиль, мифология Биармии и чуди.

А что под слоем трясины? Алхимический котёл — место качественного преобразования. Метафору котла мы знаем по многим русским сказкам. Иванушка в сказке «Конёк-Горбунок» ради того, чтобы возродиться духом, должен искупаться в котле с кипящим молоком.

Кабинет аналитического психолога — это тоже метафора алхимического котла, в котором происходят психические трансформации личности. В этом котле переплавляется наше бессознательное.

И в этом смысле Пермь — прекрасное место. В нашем метафорическом котле много полезных ископаемых. Там, внутри, таится огромный потенциал сил, коллективный ресурс.

У каждого есть свой «котелок» бессознательного. А вместе они составляют коллективное бессознательное. Проживаемое нами, будучи воспринято как ресурс, приобретает смысл.

Юнг писал: «Что такое невроз? Это страдание души, не нашедшей смысла». Когда мы находим смысл, то спокойно переживаем и отсутствие пармезана, и новых шуб, и автомобилей, и прочее.

Пермь — живучее место. Это смесь разных этносов — от романо-германских до финно-угорских, переплетение судеб людей разного происхождения и вероисповедания.

Пока мы находимся ещё в процессе созревания. Эти процессы похожи на то, что переживает человек в период кризиса среднего возраста. Это поиск себя, процесс идентификации: кто я? Если я не знаю, кто я, то живу так, как мне навязывают другие.

Как каждый из нас может влиять на коллективное бессознательное?

— Человеческое общество не равно цивилизации муравьёв или пчёл. Личность играет в человеческом обществе важнейшую роль. Чем больше в социуме людей, которые обрели личные смыслы, тем более осознанно, гармонично и целостно всё общество. Такие люди есть в каждом коллективе. О них говорят: наша совесть, наше солнце. Когда в коллективе есть хотя бы один носитель смысла, общество жизнеспособно. Чем больше в городе осознанных личностей, тем менее он подвержен процессам хаоса и тем менее управляем кем-либо извне. Так что, если в Перми остаётся хоть один такой человек, город, как пациент, скорее жив.