«Укрупнение школ — способ экономить на слабых». Кандидат педагогических наук Борис Чарный о том, чем обернётся новый тренд в системе образования

На чём основано ваше негативное мнение об объединении школ?

— Идея укрупнения школ уже кое-где реализована, например, в Москве. Исследование, которое совсем недавно провела Высшая школа экономики, показывает, что эффект от этого слияния минимальный, а по некоторым позициям даже произошло ухудшение. Возникает вопрос — зачем это вообще делается? Я считаю, что цели такого укрупнения чисто экономические и никак не связаны непосредственно с образованием. Власть жаждет экономить. И проще экономить на слабых, экономить на беззащитных. А кто у нас беззащитные — это медицина, образование, культура. Их можно укрупнять, разукрупнять, интегрировать, дезинтегрировать, делать с ними всё, что заблагорассудится. Потому что они беззащитны. Они финансово не самостоятельны, для власти они потребители, а не производители.

То есть укрупнение школ — часть другого, более масштабного тренда?

— Разумеется. Укрупнение школ — это одна из идей экономии на вещах второстепенных с точки зрения господ технократов, которые сегодня рулят. Потому что чем меньше денег тратится с их точки зрения на всякую ерунду, тем больше денег можно будет либо украсть, либо потратить на то, что они считают более важным. Другой пример — укрупнение вузов. А в медицине разве происходит не то же самое? Закрываются больницы, нигде не хватает врачей в провинции. Аналогичные вещи происходят не только в образовании, это тренд и тренд серьёзный.

Почему укрупнение школ навредит им?

— Мы получим плохо управляемые школы, потому что школой управлять становится всё сложнее и сложнее в силу того, что растут требования родителей, в силу того, что более сложными становятся дети, и иных обстоятельств. Управлять конгломератом из двух школ, находящихся на расстоянии друг от друга, ещё сложнее, и можно с абсолютной уверенностью сказать, что управляемость снизится. Все разговоры о том, что это позволит повысить зарплату учителей, потому что у нас существует подушевое финансирование, и так как детей станет больше, то денег станет больше... Опыт московских школ опять же говорит о том, что получившаяся прибавка несущественна. То есть это такая лукавая ловушка, манок для учителей, предназначенный для того, чтобы снизить их сопротивление.

Как повлияет объединение на образовательный процесс?

— Прежде всего, давайте посмотрим, как сейчас обстоит ситуация в школах. Сегодняшняя школа вынуждена заниматься не тем делом, для которого она существует, а заниматься экономическими вопросами, являться проводником неких идущих сверху вещей, доводить их, так сказать, до логического конца, до ребёнка. Для этого несчастный директор огромное количество времени проводит на всяких совещаниях и заседаниях, то есть, находится в отрыве от школы.

Директор сегодня превратился в самого главного по крышам и унитазам, потому что это первая зона его ответственности, а всё остальное он вынужден перекладывать на заместителей, которые редко с этим качественно справляются.

Это приводит к тому, что директор и сегодня мало занимается проблемами педагогических технологий, учитель в этом смысле фактически предоставлен самому себе. Потому что завучу, директору не до него, они другим заняты: надо писать массу бумажек, массу отчётов, ходить по заседаниям и совещаниям. А для того, чтобы работать с учителем, нужно время, которого нет. Я уже не говорю о том, чтобы разрабатывать какие-то технологии.

В школу приходят достаточно неквалифицированные люди, их профессиональным развитием никто по-настоящему не занимается. Есть масса курсов, которые носят абсолютно формальный характер — ты пошёл на курсы, получил галочку, а вот что они тебе прибавили, что они в тебе изменили, что ты изменил в работе с детьми — не проверяется никем. Никого не интересует. Образование формализуется. Целью работы школ в основном стала подготовка к ЕГЭ.

Представим себе директора в школе-конгломерате, разделённой расстояниями, — тогда придётся все эти проблемы возвести в куб. Станет только хуже, работа школы ещё больше формализуется.

Я называю этот процесс вообще «быдлизацией» школы. Да, есть элитарные школы, где учит своих детей наша полуэлита, потому что настоящая элита давно учит детей за границей. Но все ведь остальные школы деградируют. И с моей точки зрения, это кончится плохо.

Как именно?

— Мы же хотим, чтоб у нас была передовая промышленность, мы же хотим, чтобы кто-то изобретал что-то новое, так вот, таких людей может не оказаться со временем. Потому что школа уже не в состоянии формировать в людях необходимые компетенции. Когда мы наблюдаем за успехами наших детей на всякого рода олимпиадах, это отнюдь не убеждает. Вот поехали из 146-й физико-математической школы дети и чего-то опять где-то выиграли — это же исключение, которое подтверждает правило. Это действительно талантливейшие дети, которых учат действительно талантливые учителя. Но их же крайне мало — как раз хватает, чтобы создать команду для поездки на олимпиаду по химии или по физике, или по математике, по информатике. Но их не хватит для того, чтобы страну поднимать.

Уровень образования в большинстве школ снижается, уровень компетенций детей снижается, слишком мало делается для развития интеллекта, слишком «обезвожены» программы по гуманитарным предметам.

Итак, в долгосрочной перспективе это вредно для образовательной функции школы?

— Не только, школа ведь выполняет и множество других функций. Если в школе больше тысячи детей, все перестают узнавать друг друга в лицо, теряется понятие коллектива. А школа, настоящая школа — это личные контакты между людьми, это система многозначных зависимостей между этими людьми, контакты между старшими и младшими. Между учителями внутри, между учителями и родителями. И когда количество перескакивает через определённую цифру, то всё это отсутствует, этого нет. Вот эти школы-конгломераты перестают выполнять свои социально-психологические функции.

Верно ли, что в таком огромном «коллективе» возрастает риск печальных событий, как в 127-й школе?

— Это возможно как в небольшой, так и в большой школе. Риск таких событий зависит от целого ряда других вещей — от социального окружения школы, взаимодействий внутри коллектива. Но если школа небольшая и коллектив озабочен возможностью возникновения подобных проблем, он проводит определённую профилактическую работу. А в огромной школе её вряд ли возможно проводить в принципе.

Как вы думаете, обостряет ли размер школы проблему травли?

— Это снова связано с тем, насколько педагогический коллектив этим озабочен. Всё зависит от того, насколько эта проблема видится коллективом, насколько он обладает технологиями, способствующими тому, чтобы это не происходило, насколько он работает на упреждение и знает ли индивидуальные особенности каждого ученика. Тут много составляющих, но если сравнить две школы, обе озабоченные этой проблемой, то возможностей больше у той, в которой все дети на виду.

В Пермском крае тоже идёт процесс укрупнения. Например, объединение Кондратовской и Хохловской школ. Не хватает фантазии, чтобы представить, как это будет работать.

— Фантазии и не хватит, потому что искать в этом логику вредно для здоровья. Логики в этом нет, в этом есть стремление отрапортовать, что и мы не хуже людей, и мы тут всё объединяем, делаем это успешно, и преподаватели кричат: «Ура!» и в воздух чепчики бросают. На самом деле, естественно, и родители, как правило, против, и дети, как правило, против, и учителя, как правило, против. Потому что каждая школа — это некий сложившийся мир, это некая сложившаяся устойчивая структура взаимоотношений между людьми, плохая или хорошая, но она есть. Это мир. И вот давайте столкнём два мира, причём столкнем их очень жёстко. Скорей всего, это испортит жизнь и одному миру, и другому, потому что у них разные традиции.

Тем не менее, звучит, что в 49-й все «за», а 48-я сопротивляется.

— Я давно не верю тому, что говорится, потому что если я хочу, чтобы это слияние произошло, то, естественно, я буду говорить, что все довольны, всем нравится. Но так как я не доверяю людям, которые занимаются такими вещами, я не думаю, что это так. Можно каким-то образом заставить учителей некой школы сказать, что они готовы на это. Более того, можно пообещать им конфетку, две конфетки. И учителя, положение которого финансовое и психологическое сейчас далеко не лучшее, можно обмануть, а потом сказать: «Нет конфетки», но уже будет поздно. Я не думаю, что найдётся много школ, в которых бы учителя с чистой совестью сказали бы, что они хотят с кем-то слиться, но я думаю, что найдётся много путей заставить учителя это сказать.

Учитель — зависимый человек?

— Очень, очень зависимый. Разговоры о том, что учитель — творческая личность, это чаще всего обман, потому что большинство этих людей в лучшем случае хорошие ремесленники, творцов в школе мало. Есть, конечно, энтузиасты, но в большинстве своем те, кто был способен к творчеству, школу уже давно покинули, а кто ещё не покинул, на то тоже есть свои, личные, как правило, причины и обстоятельства. Творцов мало, людей креативных мало, людей, способных на решительный протест, мало в школе. Учитель зависит от школьных управленцев очень во многом, потому что именно они решают, какая будет его нагрузка, каковы будут доплаты, если будут вообще и за что. У управленцев есть множество способов давления на педагогов, и, если они захотят, они могут сделать так, чтобы все сказали: «Да, нам очень хочется на сковородку».

А что же сами управленцы, почему не протестуют они?

— В чём, как мне кажется, специфика вот этих объединительных процессов и вообще многих вещей, которые происходят в школе, и называются почему-то инновациями. Специфика в том, что те, кто их вводит, как правило, являются обыкновенными временщиками. Им сказано вводить — они с энтузиазмом вводят. Потому что они знают, что через года два-три уже никто не спросит ответа, а что, собственно сделано, что, собственно, изменилось, кому от этого польза — потому что к тому времени будет запущена какая-то новая инновация, которую снова придется внедрять.

Сегодня «инновация» делается не для того, чтобы в школе что-то улучшилось, что-то изменилось в лучшую сторону, а для того, чтобы козырнуть начальству в ответ на заказ и быть первым, который этот заказ выполнит. И получить от этого некие преференции.

И так же будет и с этими объединениями. Школа станет только хуже, школа станет ещё малоподвижнее. А то, что там можно будет купить дополнительно смарт-доску, поставить хороший химкабинет... Неужели кто-то думает, что школа улучшается за счёт таких вещей? Она улучшается за счёт качественной подготовки учителя, которой сегодня никто не занимается.

***

Ранее мы писали, что организаторы митинга против слияния школ в Перми выложили в сеть обращения к депутатам и главе города.

Репортаж с митинга против объединения школ № 48 и № 49.

Анастасия Мальцева, председатель Совета Рабочего Посёлка, объясняет, почему она против слияния школ № 48 и 49.