Катя Бочавар: Искусство нужно заслужить

12 ноября в Музее современного искусства PERMM открылась персональная выставка пермских художников «Хроника движения». Стать куратором проекта пригласили Катю Бочавар — известного российского медиа-художника, архитектора русского павильона 53-й Венецианской биеннале, куратора фестиваля «Архстояние-2013», лауреата премии им. Сергея Курёхина за лучший кураторский проект 2010-го года. Нам удалось побеседовать с Катей непосредственно перед вернисажем.

Впервые в новом здании музея одной выставкой заняты три этажа. С куратором мы встречаемся на самом верхнем. В тёмном зале она руководит действиями юноши, который, стоя на стремянке, семь раз меняет направление света от прожектора. Слышен звук капающей воды — с потолка в жестяные тазы стекают белые ночи. Через пару часов состоится открытие масштабной выставки, Кате важно, чтобы каждая деталь была на своём месте. Она изящно, но чётко взмахивает кистями рук в авантажных кольцах. Раздавая последние распоряжения, быстро двигается по этажам и залам.

После чего, наконец, интеллигентной улыбкой она даёт понять, что готова уделить нам время. Располагаемся среди экспозиционных стеллажей.

— Катя, кто такой куратор в современном музейном пространстве? Какие функции он выполняет?

— Лет 30 назад профессии куратор не существовало. Десять лет назад кураторами назывались люди, которые писали аннотации для каталогов. Однако за последние пять лет многое изменилось. Мне кажется, проще всего объяснить это следующим образом. Например, русская театральная школа называется режиссёрской. У нас в театр или в кино идут, как правило, на режиссёра. А в Америке театральная школа другая — актёрская. Там люди идут смотреть на звезду. Если провести параллель, то можно сказать, что сейчас наступает эра режиссёрских выставок. Очень часто зрители идут не на художника, а на куратора. Почему? Во-первых, сама профессия стала более творческой. Сегодня художники часто выступают кураторами каких-то выставок. Как и в моём случае. Те идеи и темы, которые художник проводит в собственных работах, находят продолжение в его кураторских проектах. Во-вторых, изменился подход. Кураторская работа теперь имеет большую вариативность. Куратор может быть учёным, исследователем, политиком, художником, иллюстрирующим своими выставками интеллектуальные, политические, литературные идеи.

Надо помнить, что я не только куратор, я — архитектор выставочных пространств. Между куратором и архитектором выставочных пространств есть большая разница. Это две разные профессии. И очень мало людей, которые их в себе объединяют. В большинстве проектов я выступаю только как куратор, или только как архитектор, или только как дизайнер. В качестве дизайнера — занимаюсь оформлением чужой идеи. Таким образом, в профессии существуют следующие градации: кураторы, которые работают с пространством; кураторы, которые работают с идеями; бывают также кураторы-друзья, которые помогают художникам, оказывают им какую-то моральную поддержку. Вот такое множество ответов на ваш вопрос.

— вы называете кураторство профессией. Как в неё приходят? Каким был ваш путь?

— Я к этому пришла совершенно случайно, как и почти ко всему в своей жизни. Благодаря неграмотности окружающей среды, на самом деле. Мне очень помогает то, что сейчас рамки искусства в целом и современного искусства в частности размыты так, что огромное количество людей, на которых лежит ответственность за наши проекты или возможность их финансирования, даже не понимают, к кому обращаться.

Например, моя приятельница Мария Байбакова пригласила меня на «Красный Октябрь». Там я сделала инсталляцию site-specific, 32-метровую скульптуру «Кушать подано!», впоследствии разрушенную перформансом «Белая радуга над столом». Тогда же я поинтересовалась у Маши, кто архитектор этой выставки. Это была первая Машина экспозиция, ей тогда исполнилось 22 года. Она похлопала глазами и спросила: «Слушай, а ты можешь?». И я по своей мигрантской привычке, сделав шаг вперёд, сказала: «Да, конечно, могу». Дебютный опыт был интересным и сложным: огромная площадка на 4,5 тыс. кв. м. Так я стала делать все «байбаковские» выставки.

Концепция подразумевает создание арт-объектов в соответствии со спецификой пространства. Особое значение приобретает сам творческий процесс. Предполагается, что он может проходить лишь в предложенных условиях.

Третьей масштабной моей работой было создание в 2009 году дизайна русского павильона на Венецианской биеннале современного искусства.

После того как мой друг и, можно сказать, отец «ГогольФеста» увидел то, чем я занимаюсь, он спросил, не хочу ли я стать куратором. Для него было всё едино — я же делаю выставки. А то, что я делаю их как дизайнер, — это нюансы, в которые он не вникал. А я и согласилась. Тот выставочный проект до сих пор остаётся самым большим в моём арсенале: более 175 тыс. кв. м киностудии им. Довженко в Киеве были покрыты современным искусством. Мы впервые открыли это здание для широкой публики. По девять тысяч человек в день приходило. За ту выставку я получила премию Курёхина в Питере.

Всё началось и стало развиваться стремительно.

Вернулась в Москву после долгих лет жизни в Нью-Йорке. Как оказалось, я занималась профессией, представителей которой практически не было в Москве того времени. Кто тогда делал выставки? Юрий Аввакумов. Может быть, ещё кто-то, о ком я не знаю. Не было дизайнеров выставочных пространств. Эта ниша была свободна, а мне такая работа даётся легко. Кураторство — это интересная интеллектуальная игра, это общение с людьми, это путешествия...

Если художнику интересны другие люди и он открыт для общения, то он имеет возможность расширить свои собственные горизонты, пережить многое другое, что упускает, находясь внутри собственного искусства. Общаясь с творчеством других людей, ты в нём диффузируешь, меняешься, прорабатываешь те вопросы, для изучения которых у тебя прежде не было инструментария. Это своеобразный выход из самого себя.

— Сможете назвать принципиальное отличие в подготовке площадок для экспозиции за рубежом и в России?

— Основная разница известна всем. Там это делают в течение нескольких лет, а у нас — за несколько месяцев, даже дней. Но мне такой ритм подходит, скажу честно. Сначала я очень страдала и не понимала, как же это так. Почему мне говорят, что я должна сделать спектакль всего за три недели и с крохотным бюджетом? В результате я до такой степени вошла в этот странный ритм, что сейчас делаю по несколько проектов в месяц. Таких, которых, наверное, хватило бы и на год. Но мне, повторюсь, это очень нравится. Понимаете, это, как и любой мускул, — разрабатывается. Ты просто тренируешься, тренируешься и тренируешься. И когда меня спрашивают, как мне удаётся делать столько проектов, отвечаю, что сама не знаю. Просто делаю, и всё. И каким бы безумием это ни выглядело со стороны, подозреваю, что если у меня будет ещё больше проектов, то я справлюсь и с ними.

— Как проходила работа над выставкой в пермском музее?

— Замечательно проходила! Сейчас сколько времени, часа четыре?

— Без четверти пять.

— За 2:15 до открытия выставки обычно ещё ездят лестницы, и, знаете, вокруг абсолютно сумасшедший дом. Тут же осталось всего-навсего выставить свет на первом этаже и что-то причесать. Это заслуга музея. Всё готово, всё так, как я хочу. Мне здесь очень помогали. Мне нравится это здание, нравится эта его странная треугольная конфигурация, мне здесь комфортно работать. Это сложное, интересное пространство: колонны, треугольные формы... Кажется, у этого помещения большие возможности.

— К слову, о помещении. Прежде PERMM находился в здании бывшего речного вокзала. Как вы относитесь к реабилитации фактически заброшенных зданий и освоению незавершённых построек для создания подобных объектов культурной среды?

— Я прекрасно к этому отношусь. Более того, я один из самых выдающихся кураторов мира по использованию аналогичных пространств. Например, я делала выставку в двух недостроенных зданиях, причём идея выставки состояла в том, что в тот же момент, когда работала выставка, шло строительство этого дома. Мы перемещались по пространству с большими окнами, а на улице по лесам лазили рабочие, занимавшиеся фасадом, кто-то возил тачки.

Вообще, могу сказать, что это уникально для России. Ни в одной стране мира — ни в Англии, ни в Германии или, упаси бог, в Америке — вам не разрешат это сделать, потому что на стройки, если дом не сдан, заходить нельзя. У нас же законы мягкие, пока люди сообразят, что это запрещено, выставка уже и закончится. Так оно и было.

Или та же киностудия им. Довженко, долгое время не функционирующая. Много у меня подобных опытов. Вообще, если ваш музей переедет из этого здания, мне будет грустно. Мне нравится в нём ещё и расположение, что оно не в центре. Потому что я сейчас занимаюсь проектами (так называемыми send off), которые выносят искусство за пределы центральной жизни. Я не знаю, насколько это актуально для Перми, но в Москве это точно нужно. Поскольку она огромная и каждый её район как отдельный город, можно работать, апеллируя к публике одной конкретной территории, чтобы людям не нужно было ехать в центр.

Необходимость потратить какое-то время, чтобы добраться до музея — мировая тенденция. Я про это говорю: искусство нужно заслужить.

— Что представлено на «Хронике движения»? О чём выставка?

— Эта выставка была рождена как тотальная инсталляция в мастерской Субботиной и Павлюкевича. Их жизнь так органично связана с теми работами, которые они делают, что для меня было совершенно невозможно выставить их работы, не выставив их самих. Поэтому здесь можно увидеть самих художников — на видеоинсталляции, услышать звук их мастерской, увидеть предметы, которые их обычно окружают. Мы практически всю их мастерскую сюда перевезли. Чтобы показать, до какой степени их быт, рабочий процесс и итоговые произведения едины.

— Они не сопротивлялись выворачиванию наружу?

— Нет. Вы знаете, они очень любопытны. Им предложили получить новый опыт, и они откликнулись. Может быть, сначала художникам и было странно, но они быстро в этой ситуации освоились. Это крайне пластичные и доброжелательные люди, с ними легко работать.

— Не буду много рассуждать о том, что музей это уже не просто хранилище экспонатов, что в музей приходят в поиске некоего взаимодействия, в том числе с искусством. Просто спрошу, что вы используете для привлечения зрителя, какие уловки?

— Во-первых, как вы совершенно точно заметили, музей это не только музей. И это не только выставки. Например, у меня есть проект ГРАУНД с районными выставочными залами. Он замечателен тем, что я почти в два раза сократила выставочные пространства, чтобы сделать там резиденцию художников — помещения под мастер-классы, концерты и т. п. Потому что, как это теперь принято говорить, интерактивность, личная вовлечённость в процесс усиливает желание аудитории посещать такие места. Это уж совершенно точно.

Во-вторых, выставки. Понимаете, существует определённый момент уместности. Музей Tate Modern в Лондоне — это одна аудитория. У пермского музея современного искусства аудитория будет несколько другой. Я против того, чтобы выставлять лишь то, что интересует конкретную аудиторию. Если мы будет так делать, то современное искусство вообще исчезнет из этого пространства. Но мы должны зрителей развивать, мы должны так красиво и так умело показать материал, чтобы нас полюбили и пришли к нам снова.

А приёмчики — это красивые выставки, интересные экспликации, правильный выбор художников, грамотный подбор кураторов и большое количество событий, сопровождающих выставку: лекции, воркшопы и прочие ивенты, на которые придёт зритель. И вообще важно, чтобы в музее было тепло, чтобы обслуживающий персонал был расположен к публике, чтобы с людьми общались и они чувствовали себя комфортно.

— ваш стиль работы как куратора, художника, дизайнера, архитектора, ювелира разноречив или вы тот самый мускул, в каждом случае пульсирующий одинаково?

— Вся штука в том и заключается: между тем, чем я занимаюсь, нет вообще никакой разницы. Основный принцип, которым я пользуюсь в своей работе, — комбинаторика. Другими словами — пазл. Складываешь, например, перья и значки — и получаешь или брошь, или фестиваль, составленный из пятидесяти художников. Или это может быть союз хореографа современного балета, трёх художников и двух композиторов, результатом которого станет постановка.

В этом году я сделала замечательную, по-моему, выставку на ВДНХ. Называется «Главная выставка страны». В рамках этого проекта с помощью архитектора Михаила Лейкина я наконец осуществила свою мечту. Мы построили мою первую функциональную скульптуру — ступенчатую башню-библиотеку и аудиотеку.

Безусловно, во всём этом можно увидеть какие-то тенденции, но это потому, что я так же живу, развиваюсь, смотрю по сторонам. Меняюсь я, меняется мир вокруг меня, меняется моё к нему отношение и его отношение ко мне. Конечно, это отражается на работах.

Увидеть выставку «Хроника движения» можно в Музее современного искусства (Бульвар Гагарина, 24) до 11 января.