«Было в этом что-то животное». Журналистка из Минска о протестах в Беларуси

Расскажи, какая была общая обстановка и настроение у людей до выборов?

— В Беларуси была долгая экономическая рецессия, рубль девальвировал, у людей маленькие зарплаты, если переводить их в доллары. И это продолжалось в течение десяти лет. Сказалась также электоральная усталость от 26-летнего правления одного человека, когда ты видишь одно и то же лицо, день сурка какой-то. Эта стабильность, гарантом которой выступает Лукашенко, стала загнивать и надоедать, особенно молодёжи. Люди пачками уезжали на заработки в ту же Россию, хотя политическая обстановка там не лучше, но денег заработать можно больше.

А потом ударил коронавирус, и власти ужасно обошлись со всей этой историей. Говорили, что врачи сами виноваты в том, что они болеют, и что это они разносят вирус по стране, обзывали умерших людей больными и жирными. Риторика власти по поводу коронавируса и полное бездействие очень сильно пошатнули доверие к ней и доверие к тому, что она говорит.

Что произошло после оглашения первых результатов? Как начались протесты?

— Эти выборы были интересными с самого начала, стали появились неожиданные кандидаты — Сергей Тихановский, Валерий Цепкало и Виктор Бабарико. Люди выстраивались в очереди, чтобы за них поставить подписи. Когда Тихановского посадили, люди больше стали выходить на пикеты по сбору подписей. Когда Бабарико посадили, люди начали выходить в цепи солидарности. Многие тогда испытали чувство отчаяния и бессилия, но когда Тихановская стала реальным кандидатом в президенты, у людей снова появилась надежда.

Дальше мы пошли уже голосовать. Лично на моём участке Светлана Тихановская набрала 90 % голосов, и многие люди думали, что Светлана Тихановская — новый президент. Некоторые даже пошли праздновать её победу. На других участках результаты не объявляли, а комиссию вывозили на автозаках. В них же запихивали людей, которые столпились у избирательных участков: что вы стоите здесь, это что, несанкционированный митинг?

Мне позвонила мама и сказала, что Лукашенко набрал 80 % голосов. Я ожидала какой-то подтасовки: ну, он мог нарисовать себе 56 %, но не 80 %! Я была в толпе, и у всех были смешанные чувства, кто-то улыбался, кто-то хлопал. Но были и агрессивные люди, они, конечно, ничего не кидали в ОМОН. Были и пьяные люди. Но не как говорят власти, что все пьяные были.

Я давно себя готовила к тому, что выйду на улицу, потому что я больше не могу отсиживаться дома и смотреть стримы. Потому что я так делала на протяжении нескольких лет. 9 августа было довольно жёстко: в десяти метрах от меня взрывались светошумовые гранаты. И я так и не смогла в эту ночь попасть домой, потому что весь город был оцеплен ОМОНом. Я была одна, а таких одиночек, как я, они хватали и вели в автозак. Я познакомилась с одним парнем, мы решили идти вдвоем, но когда упёрлись в ограждение, его схватили и увели. Я была в шоке, дико растерялась, но меня отпустили. Видимо, в первый день они девочек не особо трогали, сейчас они женщин гребут только так.

Первым пострадавшим был парень, который с поднятыми руками пошёл на ОМОН. Наверное, он был пьян, но я не буду это утверждать. На нём не было майки, и в него выстрелили резиновой пулей. 10 августа я не пошла, потому что я отсыпалась весь день. У меня было дикое адреналиновое похмелье, я перегорела эмоционально. 11 августа я вышла в своём районе, стояла около торгового центра, нас собралось человек 200. Рядом с остановкой высадились омоновцы и начали на нас бежать. В тот момент я поняла, что больше не хочу стоять, а хочу домой. Я купила себе M&M's в магазине, потому что мне всегда хочется сладкого при сильном стрессе, и пошла домой. Вчера весь день просидела в квартире и до сих пор не могу нормально работать. Решила перестать читать новости и немного абстрагироваться от происходящего.

Как зародился протест? Есть ли у него организаторы?

— Люди готовились к протестам. О них говорили политологи, да и понятно было, когда Бабарико посадили, и люди начали выходить за него. Это «стихийное нечто», которое начало формироваться в головах у людей с начала трындеца. Нет никаких лидеров, есть телеграм-каналы, которые рассказывают, что осталось совсем чуть-чуть, скидывают туда видосы, как ОМОН лупит людей, называют омоновцев фашистами и убийцами. Когда я стояла в толпе, люди тоже кричали «фашисты» и «убийцы». Но я не вмешивалась в это, потому что я так не считаю и не хочу так называть людей. И многие меня в этом поддерживают: так, у нас в толпе были парни, которые успокаивали буйных мужиков (они опрокидывали мусорные баки и приносили откуда-то палки). Им хотелось выразить как-то свою злость, и я их тоже понимаю. Я и ОМОН понимаю, у них нет никаких гарантий: они сложат щиты свои и что? Их сразу под трибунал отдадут.

Что это за состояние, когда нет связи с внешним миром? Как люди общались и договаривались? Было ли тебе страшно?

— Вакуум — немного неприятное чувство. Но я понимала, что интернет скоро вернут, и Северная Корея в одночасье не случится. Кто-то устанавливал себе VPN, у меня почему-то не получилось. После трёх дней без связи я обрадовалась, когда у меня затрещал телеграм. У меня даже эйфория была, когда я ловила сообщения и звонки из других стран, даже малознакомые люди интересовались, как у меня дела, в порядке ли я.

Протестующие никак не договаривались, всё стихийно происходило. Просто кто-то один кричал: идём туда-то, и все шли. Было в этом что-то животное. Я старалась сохранять осознанность внутри толпы, потому что, если я поддамся настроениям, то меня накроет абсолютно не моими эмоциями. Мне было страшно, когда я видела, что ОМОН что-то кидает или подходит близко, я постоянно мониторила пути отхода. Я до сих пор не могу выходить из дома. Мне страшно от звуков больших машин. Вот вчера, например, я пошла на свидание, мы сидели на лавочке, подъехал бусик, из него вышли два милиционера, и меня начинало трясти, я напряглась всем телом, как животное. Я не хочу жить вот так, в постоянном страхе.

Есть ли среди твоих знакомых те, кто поддерживает Лукашенко?

— Мои бабушка и дедушка поддерживают Лукашенко. У них в городе тоже происходят столкновения, и им тоже страшно. Я стараюсь никого не осуждать. Что поделаешь. Кто-то за того, кто-то за другого. Я просто хочу, чтобы всё было честно, чтобы меня не держал за тупицу и не оскорблял с экранов телика какой-то чувак, которого я не выбирала.

Бабушка и дедушка сильно переживают за меня, они мне звонят и говорят какой-то бред, который они слышат из телевизора, типа, тебя зомбируют. Но я-то понимаю, что никто меня не зомбирует, что я фильтрую информацию из тех же телеграм-каналов: нет, мы не почти победили, как пишет NEXTA. Нет, ни фига. На самом деле, люди выходят, но их становится меньше.

Как прогосударственные СМИ подают протесты, о чём говорят в новостях?

— Я не смотрю телевизор, так как у меня его нет. 9 августа, когда я выходила из дома, то включила в интернете телеканал «Дождь». Там рассказывали про то, что показывают на государственном телевидении. Когда люди собирались на улицах, там показывали про жизнь бурундуков.

Сейчас в основном они цитируют Лукашенко, который говорит, что интернет отключили из-за рубежа, что это «они» подговаривают людей, что это «они» хотят дестабилизировать обстановку. У меня вопрос: кто «они»? А вот у моего дедушки нет такого вопроса, потому что ему лень думать.

Как ты думаешь, как дальше будут развиваться события?

— Если честно, я каждый день задаюсь вопросами: что делать и как делать? Те протесты, которые сейчас происходят, ничего не решат, будет только ещё больше крови. Я за мир и за договор с ОМОНом. Думаю, люди снова выйдут на улицы 14 и 15 августа, когда огласят окончательные результаты, и, возможно, нам снова отключат интернет. Я тоже выйду и знаю людей, которые сделают так же. Страх немного притупился, я поняла, когда нужно бежать от ОМОНа, а когда не нужно. Есть тревога, хочется перемен, хочется, чтобы Тихоновская стала президентом. Мне не хочется уезжать из страны, но у меня есть планы мигрировать, потому что я не хочу терпеть такое отношение к себе.

***

Читайте также:

Колонка Сергея Якупова: «Мы не овцы». Как там в Беларуси

Пермский уличный художник Ffchw посвятил свою новую работу событиям в Беларуси