Пётр Белый: Я уверен, что в Перми тоже есть что-то ценное, нужно просто уметь искать

Как связаны произведения возрастом в несколько сотен лет и современные работы актуальных художников и зачем петербургскому куратору делать выставку пермских авторов в Перми, выяснила Лизавета Матвеева.

Вы готовите выставку в Пермском музее современного искусства. Что это будет?

— Мы ставим перед собой стратегические задачи. Это не просто выставка — картинки на стенах, хотя и они не исключены. То, что будет происходить в музее, скорее можно назвать нащупыванием пульса, особого внутреннего лада, характера места, его поэтики. Сквозь брутальность бытия должны прорасти всходы.

Вы уже знаете, что нащупываете?

— Интуитивно — да. Практически экспозиция — это всегда сюрприз и для куратора, и для зрителя. Естественно, я опираюсь на опыт. Он и помогает, и мешает. Поиск общих мотивов, которые скрепят всё это разнообразие, адресуясь к внешним раздражителям, к месту, к пермским реалиям... Не механически, скажем, в традиционном понимании выставки: все пейзажи в одну кучу — выставка пейзажа, все портреты в другую — выставка портрета, а эмоционально, где объединяющие эстетические мотивы не столь очевидны.

У себя в галерее «Люда» в Петербурге вы делаете выставки художников из Омска, Перми, Республики Беларусь, Эстонии... и говорите об их идентичности. Вы видите какие-то принципиальные различия между искусством разных стран и городов? В чём, в таком случае, идентичность пермских авторов и их отличие, скажем, от петербургских?

— Разность, как это ни парадоксально звучит, в данном случае есть объединяющий момент — общий признак, формат, если угодно. Бессчётное количество индивидуальностей, лица городов и стран, с одной стороны, уникальны, с другой — объединены чем-то. Может быть, своей беззащитностью, общечеловеческими ценностями. Художники, которых мы выбираем, как правило, работают с болевыми точками общества, с нервными окончаниями, они неспокойны. Каждый рассказывает свою историю, выстраивает систему образов, часто базируясь на локальном, контекстуальном. Зритель, погружаясь в истории других регионов, как бы приглашается к сопереживанию, соучастию — узнаёт то, чего не прочитаешь в интернете.

Я патриот любого региона и как куратор уверен, что в любом месте закопано золото, серебро — что-то ценное, нужно просто уметь искать. Пермь не исключение.

По какому принципу вы отбирали художников?

— Магистральные темы выставки — это огонь, почти в языческом его понимании, поклонение божествам, память тела и отражённость. Пермские художники, которым, как мне кажется, близки и созвучны эти понятия, участвуют в проекте. Например, Анастасия Уланова покрывает невинные детские тела грубыми мужскими татуировками, как бы предчувствуя судьбу этих ребят из неблагополучных семей (армия, тюрьма, алкоголизм) и вопрошая о границах нашей общей ответственности. Татуировка как визитная карточка Пермского края, отягощённого наследием ГУЛАГа, натолкнула меня на мысль об общей, как бы линиарной концепции всего проекта, примате линии над цветом. Этим тоже отчасти продиктован был выбор. Художник, рисующий в новом, нетрадиционном формате.

Язычество (а искусство в большей степени — это шаманическая практика моления себе) представляют Анна Андржиевская и Саша Бубнова. Рукоделие, древние, на генетическом уровне живущие инстинкты, самодельные идолы, замещение русским идолом западного, тряпичная кукла вместо Барби как знак памяти (в проекте Саши Бубновой) и как символ бесконечной смены божеств (в проекте Анны Андржиевской).

Какова связь между пермской деревянной скульптурой, которую вы перемещаете в пространство музея современного искусства, и работами актуальных художников, которые участвуют в выставке?

— В центре экспозиции будут помещены золотые нимбы, отвалившиеся от скульптур. Они будут как символ, как изображение незримого свечения... Отсюда и название выставки — «Форма незримого». Мы как бы ищем эту форму сегодня, отчасти оглядываясь на традицию — обращаясь к прекрасной пермской деревянной скульптуре, отчасти воспринимая фигуру художника как источник света, может быть, таинственного, но очень важного для общества.

Как вы думаете, почему вас пригласили в Пермь курировать выставку пермских художников?

— Это шестой или седьмой большой проект, который я делаю в Перми. Не все они были посвящены местным историям, но в той или иной степени повлияли на локальную ситуацию. Может быть, кто-то из зрителей помнит мой объект «Перемещающаяся вершина нонконформизма» (большую египетскую пирамиду на набережной с засунутой внутрь копией хрущёвской квартиры петербургского коллекционера Николая Благодатова) или выставку «Гидропон».

Так что по местному контексту я, можно сказать, специалист. А в целом же моей специализацией как куратора в последнее время стало выявление региональных особенностей. Поэтому, наверное, и пригласили.

Выставка «Форма незримого» — это в какой-то степени продолжение вашего проекта «Вероятность», который вы делали в Музее советского наива в Перми и в галерее «Люда» в Петербурге этой весной. Как одно трансформировалось в другое?

— В принципе, всё, что я делаю, — почти неразрывная цепь. Одно вытекает из другого, смешивается, накладывается... Кураторство и личные художественные практики для меня — монолитный блок. Есть ряд идей и понятий, которые легче высказать в проекте. Можно рассматривать кураторство как социальную работу по популяризации пластических идей, которые мне как художнику не близки, но они важны для общества. При этом ответственность за проект ложится на куратора. Я бы даже сказал, на кураторскую команду, поскольку выставка подразумевает коллективную работу. В этом, пожалуй, принципиальная разница между художником и куратором. Уверен, что в Перми достаточно художественных ресурсов для создания конвертируемого самостоятельного направления. Задача нашей кураторской команды — создать явление, которое обретёт самостоятельность и будет существовать в дальнейшем без нашей помощи. Здесь музей играет как бы роль катализатора, алхимической реторты.

Видите ли вы какие-то изменения в пермском художественном ландшафте: скажем, до Марата Гельмана, во время его работы здесь и после? Изменил ли он что-то? Если да, то что и как с этим работать сегодня?

— Думаю, Гельману надо памятник здесь поставить или музей его именем назвать. В Петербурге, например, нет государственного музея современного искусства, а в Перми есть. Это очень важно как для региона, так и для страны. Ошибки делают все, особенно, если затевается что-то большое и новое. По сути, произошло кардинальное изменение менталитета арт-сообщества, а в более широком смысле — обогащение культурного ландшафта. Так что теперь мы можем вырастить здесь почти идеальных условиях целое поколение молодых художников со своей мощной энергетикой.