На этой неделе в Пермь приехал Сергей Простаков — российский независимый журналист, при непосредственном участии которого было создано несколько знаковых для российского интернета проектов, среди них — «Последние 30», «Археология русской смерти» и другие. Как журналист, Сергей сотрудничает со многими федеральными изданиями, главное из которых сегодня — созданный по инициативе Михаила Ходорковского портал «Открытая Россия». Но в Перми Простаков оказался совсем в другом качестве — он прибыл сюда как учёный-социолог, занимающийся проблемами национальной политики и национализма. Пермь стала одним из четырёх городов, которые ему предстоит исследовать, а мы не могли упустить шанс встретиться с ним, чтобы поговорить о предмете его разработок и о жизни региональных медиа.
С какой целью ты оказался в Перми?
— Я сейчас работаю в большой исследовательской команде под началом Эмиля Абрамовича Паина. Команда занимается исследованием и формулированием новых подходов к управлению культурным многообразием на основе опыта четырёх городов: Москвы, Ростова-на-Дону, Уфы и Перми.
По каким критериям эти города отбирались?
— Этот список сформулирован людьми, которые придумывали гипотезы и установки нашего исследования — Паиным и географом Ольгой Вендиной. Начну издалека. Существует много разных концепций управления культурным многообразием в мире. Они везде называются по-разному. У нас в России очень известен термин «национальная политика». При этом под термином подразумевается и международная политическая стратегия, и политика управления этносами. В русском языке вообще «национальность» стала синонимом слова «этничность», хотя везде в мире эти понятия разделены. Они где-то пересекаются, как круги Эйлера, но явления это разные. А в России «национальная политика» — это такой большевистский термин 20-х годов, под которым до сих пор непонятно что кроется. Это устаревшая и неработающая концепция. А в мире были разные опыты — строительство национальное, «плавильный котёл», мультикультурализм, о котором сейчас много говорят... Наша исследовательская группа выдвигает собственный тезис: преждевременно говорить о национальных сообществах, больших и малых, воображаемых и реальных. Нужно отталкиваться не от них самих, а от тех мест, где живут члены этих «воображаемых сообществ» — от городов. Внутренний российский опыт может оказаться очень важным для проработки создания новых подходов к управлению культурным многообразием, чем занимаются сейчас во всём мире.
Фото: Иван Козлов
Так всё же почему в список попали именно эти города, между которыми, казалось бы, вообще ничего общего?
— Города выбирались экспертами. Москва — тут всё очевидно. Гигантский город и центр притяжения, в котором проявляются и этнические конфликты, и религиозные. Ростов. Он находится на пограничье нескольких регионов, это столица русского Юга, поблизости граница с Украиной, граница с Турцией, ворота Северного Кавказа. В определённом смысле Ростов — ещё и граница европейской России. При этом город формировался разными этническими группами. Уфа — в ней выделяются башкиры, татары и русские, и мы пытаемся понять, как они взаимодействуют между собой, на чём основано их взаимодействие.
Ну, а Пермь?
— Пермь в современных границах образовалась в силу советской промышленной политики. Не так давно город был объявлен миллионником, что стало катализатором для всех процессов. А затем Пермь подверглась внешней целенаправленной культурной модернизации. И этот опыт, несмотря на то что о нём много говорят, до сих пор является неизученным и непонятным. Я приехал, чтобы поговорить с разными людьми и изучить этот опыт.
При этом твоим главным объектом научного интереса остаётся национальный вопрос?
— Да, безусловно. Я заканчиваю писать диссертацию, которая посвящена русскому национализму. Нужно понимать тонкость: сейчас часто говорят о смерти понятия нации. Может, речь и идёт о разложении института национального сообщества, но сама культура, традиционные вещи, которые шире и древнее самого человека, никуда не деваются, просто трансформируются. Вот пример этого лета: казалось бы, «нация» умирает, но мы видим, например, «Брекзит» — абсолютное проявление воли британской нации. Мы видим приток мигрантов, мы видим парадоксальный для современного европейца и непонятный терроризм. Всё это требует объяснения. Так что речь идёт об изучении культуры в широком смысле. А национализм и сопутствующие конфликты — только одно из проявлений этой культуры.
Возвращаясь к вашей местной повестке — обсудив с несколькими людьми специфическую пермскую ситуацию, ты уже сформулировал для себя какие-то предварительные выводы?
— Да, моё первое впечатление было очень мощным. Это ещё нужно осмыслять, но «гельмановский эксперимент» взрастил целую плеяду людей, которые выросли и прошли массированную культурную и политическую социализацию на этом опыте. Сейчас они являются экспортным товаром, который из Перми уезжает. С одной стороны, мы должны оценивать это негативно, потому что городское сообщество лишается людей, которые могли бы изнутри менять город уже с той повесткой, которая стала актуальной при Гельмане. Но даже после стагнации любой идеи остаются люди, которые её поддерживают. Как это у Пелевина в рассказе «Оружие возмездия». Там есть замечательный образ — идея жива, пока живы её носители. Со смертью последнего христианина Христос перестанет творить чудеса. Со смертью последнего нациста евреи перестанут губить белых людей, со смертью последнего коммуниста капиталисты перестанут всех эксплуатировать. То же и с гельмановским проектом: я постоянно слышу о том, что люди, которых он породил, отсюда уезжают. С другой стороны, Гельман, видимо, и сам добивался того, чтобы этот мир был для этих людей максимально открытым. В этом смысле мы выходим на тему моего исследования. Возможно, «культурный проект» открыл Пермь миру, и это открытие, произошедшее в том числе и через экспорт мозгов, является гораздо более важным фактором преобразования города, чем музеи и сама «культурная революция». Россия сама по себе закрытая страна. Так что открытие российских городов миру — это хорошо и позитивно. Но всегда есть несколько сторон проблемы.
Фото: Иван Козлов
В предыдущем вопросе я упомянул о «местной повестке», и в связи с этим хочу поговорить с тобой как с журналистом и медийщиком, знакомым с ситуацией в российских регионах. Могут ли региональные СМИ в сегодняшних условиях заниматься не местной, а федеральной повесткой?
— Во-первых, подобные примеры мы видим, и их немало. Я приведу несколько — «Знак», «Тайга.инфо», «Фонтанка». Это медиа, которые формируют новостной контент для остальных. «Фонтанка» генерирует свой особый контент, идущий по наследству от криминальных новостей и конкретно «600 секунд» Невзорова. Конечно, криминальные новости Петербурга — мощнейшие. И «Фонтанка» до сих пор на этой волне. Вспомните, кто по факту раскрыл дело Кашина? «Фонтанка» и раскрыла.
Ну, это всё-таки Петербург, то есть не столица, но и не рядовой регион.
— С другой стороны, в Краснодаре есть издание «Югополис». Я вспоминаю: когда в 2014 году присоединяется Крым, разгоняется старая «Лента.ru», до апогея доводят все эти «звенья грёбаной цепи», все СМИ находятся в глобальном шоке и ничего по факту не делают. Ни «Дождь», ни «Русская Планета», ни РБК. Вместо них в Москву приезжает мой друг Артём Беседин из «Югополиса», берёт с собой друга — фотографа Сергея Карпова, — и они проводят серию интервью с Сапрыкиным, Кашиным, Пряниковым, Бершидским, Азаром, Колпаковым, Лошаком. Был ещё Егор Просвирнин, но с ним интервью не записалось. То есть ребята делают проект из восьми актуальных интервью с гигантским разбросом по героям. Такой и должна быть журналистика.
Все эти случаи больше похожи на исключения из правил, разве не так?
— Я вижу разные кейсы, я сейчас под это дело себя прорекламирую немного, уж простите. На «Открытой России», где я работаю, я делаю гигантский цикл — еженедельные интервью с редакторами small media. Среди прочих я описываю там такое явление, как «городское медиа». Большинство из них существуют без инвестора, но как-то меняют окружающую жизнь. Я родом из Курской области, поэтому внимательно слежу за курским изданием «Морс». Я знаю издание «Хлеб», которое ничем не уступает столичным образцам. Есть самарская «Большая деревня», которая нашла себе инвестора и создаёт очень много контента. Причём, насколько я знаю, издания в регионах пытаются кооперироваться. Потому что одному small media выйти на общефедеральный рынок очень трудно. Например, «Хлеб» один раз выстреливает новостью про девочку, которая выдала текст трека Оксимирона за стихотворение Мандельштама. Про эту новость отписались все, но такие случаи единичны. В целом тут нужна координация, а стратегия развития любых маленьких региональных проектов должна заключаться в общей солидарности и кооперации. В их отношении строчка Окуджавы «Возьмёмся за руки, друзья» — это не столько моральная проблема, сколько чистый бизнес и стратегический вопрос выживания. И у них определённо что-то получается, потому что я не могу сказать, что вся их активность — это «песни в пустоту».
