Андеграундный консерватор Селёда: Мир не даёт поводов для подлости

Из недр Дома трубадура поднимаются хозяйки пространства («резиденты», как они сами себя называют). «Ребята уже начали играть, а Мира так ритмично протирает между ними пол!» — смеясь, Катя выплёскивает в угол двора воду из ведра. Сквозь кирпичную стену просачивается музыка. «Если не хватит места внутри, слушать можно и здесь», — улыбается девушка в клетчатой юбке, приложив ухо к стене. Внизу нас встречают музыканты.

Перед каждой песней Селёда рассказывает историю и подкрепляется жидкостями со столиков друзей, обещая держаться до конца. Это собранные из кусочков «легенды» древних племён, частично придуманные вместе с «одногруппниками» и легендарные в силу того уже, что музыкант рассказывает их из года в год. Как шаман, Селёда танцует по кругу, размахивает руками и будто бы сам полностью растворяется в музыке. «Рыба Хол-Хой! Клубень ямса! Червь Ёжва! Река Курдым!» — отмеряет пространство метрономом голоса. С него градом течёт пот, он вытирает его футболкой с белым воющим волком. После Хол-Хой нам встретятся и скала Кюнсуй и лес Ойхырыч, и это только в одном тексте.

Каждый герой и местность в этих шаманских стихах обладает магической силой. Рыба Хол-Хой с треугольными глазами приносит удачу. Видимо, башкирам, потому что водится она в реке Курдым. А вот «червь Ёжва» — это, наверное, Ёжва-черь, река в Коми-округе. Если попытаться распутать клубок создания легенд, найдётся материал для целой диссертации. Впрочем, зачем распутывать то, что вводит в транс. Достаточно согласиться с репликой обнявшего контрабас Макса Жукова: «Как он запоминает все эти слова?»

Другое поле историй и песен Селёды начинается с «она». Например, «она приходила танцевать, когда мы играли в переходе», «она была дочкой поэта Кальпиди», «ей было шестнадцать», «она зачем-то часто сидела у нас в редакции». Эти истории сложно сосчитать, но как хорошо, что они есть. Здесь и залитая солнцем Пермь, и переходы у центрального рынка, и «откинувшиеся авторитеты», и «челноки», и не знаешь, будешь ли сегодня ужинать вообще...

«Мне важнее сильное государство»

Мы встречаемся с Селёдой на детской площадке под ёлками. Так решил Олег, сославшись на полное отсутствие свободного времени. Он наблюдает за маленьким Егором, который каждые двадцать секунд меняет «аттракцион», и видно только, как мелькает его шапочка то ли с рогами лося, то ли с глазами рогатого медведя.

Олег в больших наушниках слушает «Радио России». Говорит, там бывают интересные лекции по востоковедению. И вообще, это радио находится по его сторону «фронта» — поднимает «имперский дух». Предвосхищая вопрос, говорит: «Нет, мне не промыл мозги телевизор, я его не смотрю. Читаю Навального, Лурье, Агадамова, сравниваю и делаю вывод. Либеральные ценности мне не близки, мне важнее сильное государство, но оно должно быть социальным. Например, Джамахирия — так называлось очень хорошее социальное государство, „ливийский социализм“, который угробили америкосы. Муамарам был великий романтик, он не был диктатором».

Раз уж заговорили об «остреньком», вспоминаем митинг 26 марта, который был большим по размеру и юным по составу. Селёда замечает, что митинги в таком возрасте — это нормально, сам веселился, когда узнал. «Один умный человек сказал — я отношусь с подозрением к тому, кто не был революционером в молодости, и к тому, кто не стал консерватором в зрелости», — добавляет Олег. Точнее, консерватор Олег. Впрочем, эта тема не определяет ни его жизнь, ни его творчество — он лучше будет дружен с близкими, чем станет доказывать кому-то свою точку зрения или писать злые песни. Так ведь можно и потерять «свою Наташку», которая находится «по другую сторону фронта», но стойко выносит «закидоны» Селёды.

«Моя работа — смотреть из окна и записывать»

Олег не считает себя гуру для слушателей. Это как раз тот случай, когда на вопрос «Что вы хотите донести своей музыкой?», человек способен ответить только самой музыкой. Подумав, Селёда всё же говорит, что хотел бы донести то, что мир прекрасен, что он не даёт поводов для подлых поступков и что бог есть, и он — внутри.

Он не любит давать поучений. И даже будучи «динозавром» пермской андеграундной тусовки, с лёгкостью передаёт бразды правления. Как, например, запросто передал «политику» группы «молодому поколению» — концептуальному басисту Максиму Жукову. Олег считает, что не имеет права советовать что-то или критиковать молодую пермскую сцену. Музыка, по его словам — не то, в чём он дошел до конца. Его дело — подглядывать за ситуацией, наблюдать и замечать. В старом ЖЖ Селёды один из статусов — «Моя работа — смотреть из окна и записывать».

Сложно уловить состояние человека, если он не «бронзовый», если сам только и занимается тем, что улавливает состояния, смотря поверх очков и рисуя руками в воздухе картины. Но всё же Селёда смог выдать на себя характеристику:

B начале было слово,

слово было убого,

чтоб оно прозвучало

не хватало тишины.

И он выключил мир,

как выключают телевизор,

и в полной пустоте

расставил сильные доли,

подчеркнул их басами

в такт собственному сердцу

с врождённой аритмией

и кучей пороков,

и гармонией мира,

назначил соль-мажор,

потому что вряд ли мог бы

спеть по-иному

в шесть часов вечера

после креста...

Компьютер, кошка и пиво

Позади на большом аттракционе с металлическими цилиндрами извлекает музыку четырёхлетний Егор в странной шапочке. Подбежав, он спрашивает, указывая на песок: «Эта штоета?» Олег смеётся — Егор про всё так спрашивает.

«У него идеальный слух, он поёт гаммы. Ещё у него талант к языкам — страшно этим интересуется, набирает слова в гугл переводчике и заучивает. Иногда берёт компьютер, садится со мной за стол, когда я работаю, смотрит, какой я беру шрифт для логотипа и рисует почти такой же. Сейчас у него любовь к стереометрии. Ну, он такой... охрененный», — в гордом смущении Селёда признаётся, что это первый из его троих сыновей, которого он воспринимает осознанно.

Упомянув про работу, Олег Селёзнев говорит, что недавно увлёкся программированием. «Мне нужны две недели, чтобы освоить новую профессию — так я стал художником-комиксистом, потом дизайнером, потом вот java-script... Я сам решаю задачи. Терминов не знаю, для меня это называется „фигня“, „туда-сюда“. А реклама мне нравится тогда, когда есть простор для творчества. Например, когда надо объединить в один образ людей, смыслы, идеи». К слову, известный логотип «Рифей-Пермь» — дело рук Селёды.

Проводя целый день за компьютером рядом с Егором, кошкой и «джамахирией» (так мама Олега называла беспорядок в его комнате), Селёда почти забыл про безумные поступки и даже иногда мирно ходит за грибами. Дзенские притчи и Библия, Гребенщиков и «Гриня» Данской оказали своё умиротворяющее действие.

Между делом Олег достаёт бутылку пива, завёрнутую в белый пакет. Тепло прищурившись, подтверждает: «Да-а, на детской площадке». Напитки разной крепости имеют особое значение в его жизни — без них Селёда не может уделять внимание одновременно нескольким занятиям: отвечать на вопросы сына, решать задачи на компьютере, слушать музыку, прибираться... Хотя, нет, прибираться он всё же не собирается, он же гений Джамахирии — ливийской, музыкальной, и той, что в комнате.