«Вот ключи. Будешь уходить, повесь их...». Как прикамец из своего дома сделал приют для бездомных

«Мечтаю о крыше над головой». Как готовятся к празднику в приюте для бездомных

Представьте рубашку, сшитую из обрывков другой одежды. Эта постройка очень её напоминает. Вот брёвна от другого, заброшенного, дома — из них сложили стену. В неё вставили коричневое пластиковое окно, которое кто-то выкинул. Вот газобетонные блоки от старого здания местного ЗАГСа. Их разрешили перетащить сюда и сложить заново. Заделали щели — получился ещё один пристрой. У комнат есть номера: восемнадцатая, седьмая, сто двадцать третья. Их дают по цифрам, прикрученным вверху входных дверей. Цифры остались от предыдущих хозяев.

Заходим в баню. Под потолком висит автомобильный бак ЗИЛа, в него набирают воду. Рядом каменная печь, в которую вделан газовый баллон с отрезанным дном, — получилась полость. Кстати, печку сложил один из постояльцев.

Новый год здесь обычно почти не празднуют, даже ёлку не поставили. Так меньше соблазнов, да и мало у кого есть хорошие воспоминания о ночных вечеринках. Главное, говорят, — чтобы люди почувствовали свою нужность. А для этого много не надо.

«Ножичек подставили, куда денешься — никуда»

Лариса задержалась здесь не сразу. По осени вернулась на малую родину, в Очёр: надо было съездить за паспортом, объясняет женщина. Документ так и не нашла. Там её «засосало»:

«Это такая яма, медвежья. В конце концов опять приехала сюда, в дом милосердия. Но видели бы вы, в каком виде. Не дай бог...».

Шесть лет назад у женщины умерла мать, потом муж. Женщина «села на стакан хорошо». Квартиру отобрали:

Пришли двое молодых людей, вот такие же, как вы, — рассказывает. — Сказали подписать. Ножичек подставили, куда денешься — никуда. Они раньше жили с нами рядом: в каменных двухэтажках недалеко от «немецких» домов. Я их прекрасно знала. Деньги перевели на книжку. А потом один из них сказал снять их и забрал себе.

Поначалу Лариса жила у больной женщины, за которой надо было ухаживать. Через несколько лет она умерла, так Лариса оказалась на улице.

Здесь, говорит, остаются те, кому действительно нужна помощь: «А сама я — не знаю... То ли с Аркадьевной сошлась (общаемся, Библию читаем), то ли Бог помогает. Мечтаю, чтобы Бог был со мной, иначе я опять сопьюсь. Хочу крышу над головой и, как говорится, плечо мужское рядом. А больше и ничего».

«Вот ключи. Будешь уходить, повесь их туда-то»

Перед тем как окончательно здесь остаться, Лариса позвонила Евгению Соловьеву. Евгений Васильевич — собственник дома. По его словам, обычно люди задерживаются здесь на несколько месяцев, затем срываются. Но «те, кто уже стал нашими», возвращаются. Потом кто-то остаётся насовсем, а кто-то, набравшись сил, начинает новую жизнь.

В двадцать один год Евгений оказался в Афганистане.

У нас было дальнобойное орудие СПГ-9, — вспоминает. — Каждую ночь направляли его на село. Один выстрел, другой. Считайте, за ночь — шесть-восемь выстрелов. Развлекались так. Через месяц приходят местные, приносят хлеб, урюк — вываливают это всё. Просят, чтобы мы по ним не стреляли. В деревне погибли тринадцать человек... Для меня это было забавой, а для них... Больше не стал этого делать.

После службы пошёл в милицию. Там тоже, как вспоминает, натерпелся. Однажды его обокрал друг. Евгений убедил его сознаться. Коллеги-милиционеры пообещали, что товарищу ничего не будет. Потом же задержали вора, когда тот показывал тайник. По словам Евгения, милиции нужна раскрываемость — её и добивались любыми способами.

Начал каждый день выпивать, жена заговорила о разводе. Вспоминает, что тогда обратился к всевышнему. Сказал: «Господи, если ты есть, помоги». После этого, говорит, не пил, да и не курил. Сначала один день, потом другой. Месяц. Однажды собрался уехать в религиозную школу — попросил отпуск. Начальство поставило ультиматум: или работа, или учёба. Евгений выбрал второе.

Чтобы что-то заработать, открыл мастерскую. Сейчас забросил: совмещать её с домом милосердия стало сложно.

Как всё началось? — говорит Евгений Соловьёв. — В девяностых я построил этот дом. Думал, для своих детей. Но тогда они ещё не выросли. И начал пускать сюда бродяг. Обычно встречал их на дороге. Видно, человек только освободился — идти ему больше некуда. Говорю: «Вот ключи. Будешь уходить, повесь их туда-то». На следующее утро приезжаю — ключи на месте. Так и пошло.

Несколько лет назад пришёл отец одного молодого человека. Сказал, что его сына взяли в рабство.

Там принцип очень простой, — объясняет Евгений. — Тебе говорят подписать бумажку, что ты должен, например, сто пятьдесят тысяч. Не соглашаешься — бац тебя. И подписал. А потом остаёшься, чтобы отработать эти деньги. Мы приехали к парню, Жене, поговорили с ним. В итоге он сбежал и оказался у нас. Деньги начали требовать уже с нас — двадцать пять тысяч. Я посоветовался со своим другом, руководителем автомобильного салона. Тот позвал к себе «рабовладельцев» и говорит: «Не для него прошу, — на меня показывает. — А для Сивинской церкви». Человек он очень авторитетный, к нему прислушались: «Не вопрос». А мне сказали: «Выплати, как сможешь». И договорились, что только двадцать тысяч.

Женя сейчас женился, живёт в Ижевске.

По словам основателя дома милосердия, он принимает в дар всё: деньги, продукты, стройматериалы. Чем дальше — тем больше людей помогают... Но случается, что отказывают. Как-то начала протекать крыша. Ходил к бизнесменам, но те не пошли ему навстречу. В конце концов на свои купил пену и заделал щель.

Постояльцы платят кто сколько сможет, рассказывает руководитель. Пенсионеры — из пенсии, но здесь много людей предпенсионного возраста, то есть они ничего не зарабатывают.

Живущую здесь Тамару Васильевну, она пенсионерка, это не устраивает. Говорит, Евгений Васильевич то и дело просит у неё деньги: на бензин, чтобы заплатить за коммунальные услуги и так далее. Сейчас просить больше-то не у кого. У неё же ничего не остаётся. (Больше ей идти некуда; как говорит женщина, в соцзащите предложили пожить здесь.) Сам руководитель пеняет на то, что формальной организации нет. То есть о финансовых отношениях договариваются на ходу, а в этом случае не всегда может быть взаимопонимание.

«Ты ещё приедешь?» — «Не знаю»

В нынешнем виде дом милосердия начал жить чуть меньше двух лет назад. Тогда сюда переехала Лариса Аркадьевна (та самая, с которой сдружилась Лариса, о которой мы рассказывали выше):

Узнала, что здесь нужна помощь — Евгению, — вспоминает Лариса. — Чтобы была команда, что ли. Когда первый раз пришла, здесь всё было не так. Этот запах... Евгений просто давал приют — и всё. А если нет руководящего лица, всё грязью порастёт, правильно? Никакого режима дня, а он нужен, чтобы организм восстанавливался. Я давай первым делом мыть кухню, готовить. Они (постояльцы — Прим. ред.) спрашивают: «Ты ещё приедешь?» — «Не знаю». Почувствовала, знаете... что они как овечки. Поняла, что я здесь нужна. Приехала домой и говорю: «Уезжаю в Сиву».

Мама Ларисы, а она осталась в Перми, приняла это. По словам «администратора» милосердного дома, та сама одно время носила горячую еду одной женщине на улице. А когда у бродяги обгорели и начали гноиться ноги, приходила с мазью.

Люди очень замкнутые, всего боятся, — продолжает Лариса Аркадьевна. — Когда только приходят, мы начинаем их раздевать и мыть. Для них это странно, потому что обычно их обходят стороной, говорят: «Ты воняешь, уйди отсюда!». Потом они мне признаются: «Я бы, как вы, не смогла».

Сама Лариса шестнадцать лет принимала наркотики, чудом выжила. Семь лет провела «в центрах» — реабилитационных организациях. После каждого раза «окуналась в то же самое болото, только ещё пострашнее»:

«Но потом вспомнила, что есть бог, и он мне дал свободу».

Лариса мечтает, чтобы к её подопечным приходило просветление. Например, недавно отсюда переехал Роман — нашёл работу в Березниках. Раньше он два года жил на свалке. Квартира была, но превратилась в притон.

Постоялец Александр говорит, что тоже вот-вот «встанет на ноги»:

«Есть ещё много людей, которые могут занять моё место здесь».

Год назад Александр начал выпивать, из-за этого потерял работу. С ней и съёмную комнату в Перми:

«Никогда не думал, что со мной такое может случиться, — признаётся. — Но оступился — и всё, больше ты никому не нужен. Хорошо, что встретился со знакомым, который посоветовал мне поехать сюда».

Лариса Аркадьевна говорит, что большого праздника ночью 31 декабря не будет: «Соберёмся, покушаем, поздравим друг друга — да и всё». Первого января — обычный день.