Big Family Trip. Человек без лица и посёлок временщиков

В предыдущем репортаже мы рассказали о путешествии по маршруту «Кунгур — Берёзовское — Дубовое — Антонково — Чусовой». Третий отрезок пути: Чусовой — Скальный — Половинка — дорога на Гремячинск — Пермь.

Автор текста — Анастасия Сечина, «заметки на полях» вновь оставил Владимир Соколов.

Разруха как норма

Итак, пока наше путешествие продолжается. Мы выехали из Чусового. Уж не знаю, зачем, но разноцветный «пепелац» несёт на север Пермского края, в суровую красоту Горнозаводского района, за шахтёрский Скальный, в посёлок Половинка.

Скальный по пути, въезжаем в него. Это большой посёлок, в 60-ые он считался самым благоустроенным поселением в Кизеловском угольном бассейне. У него даже свой сайт есть и свои «хранители памяти». 70-летнюю историю Скального они рассказывают с нескрываемой любовью и болью:

«70 лет назад на месте бывшего шахтерского поселка Скальный шумела многовековая тайга. Началось все с того, что в 1939 году геологи-разведчики обнаружили богатые залежи каменного угля. Тишину тайги нарушили в 1940 году строители...»

В той же публикации говорится: «за 70 лет многое изменилось... судьба Скального тоже круто изменилась — из процветающего, разрастающегося, многолюдного и преуспевающего поселка он превратился в умирающий, разрушающийся, постепенно покидаемый жителями населенный пункт». Всё то же самое можно сказать и о Половинке, в которую мы направляемся. Понятия не имею, почему именно туда — за маршрут отвечает муж, я — слушаюсь и повинуюсь...

В Половинку въезжаем под вечер. Колесим по населённому пункту, пытаясь «почувствовать» место. Разница по сравнению с Антонково заметна сразу — поля на подъездах к посёлку не засеяны, пасущихся коров тоже не видать... Хотя нет — вот в местном скверике, на фоне баннера про Великую победу щиплет одна чахлый кустик. А вот ещё одна, худая до невозможности, бредёт куда-то в полном одиночестве. А вот стадо овец и баранов оккупировало что-то напоминающее свалку (на самом деле, руины дома), вглядывается в непрошенных гостей, лениво пережёвывая траву.

Ещё одно отличие — внутри Половинки прекрасная связь. Спасибо водонапорной башне, которая выполняет здесь функцию вышки, и расположенной неподалёку колонии. Для кого же ещё, как не для неё, обеспечивать такое качество соединения?

Лукавое место

Сегодня в посёлке не задерживаемся. Надо найти место для лагеря. Спрашиваем у местных, есть ли где-то речка и как к ней выехать. Те отвечают неопределённо — пожимают плечами, хмыкают, говорят «Да вроде есть» и «Да вроде там». Позже мы поймём, что эта апатичная неопределённость в разговоре — характерная черта «половинковцев». К чужакам они не агрессивны, но готовности помогать им и вообще вступать в контакт нет.

Выбираемся на дорогу, по которой въехали в Половинку, движемся по ней. Справа — жилая часть, слева — развалины с редкими признаками жизни и огородиками в эпицентрах разрухи. В этом посёлке ощущение безысходности не просто накрывает, оно оглушает. Это уже не мягкая посадка в небытие, это жизнь, медленно текущая на дне небытия и безвременья. Здесь хочется пить и спать под телевизор, спать под телевизор и пить. В это место не хочется вкладываться, его не хочется менять. Его хочется сравнять с землёй и забыть, как ночной кошмар.

Дорога, меж тем, выводит нас к забору колонии. Приходится разворачиваться и ехать обратно, крутя головой в поисках подходящего места для ночлега. Вот — отличная полянка, только спуска к ней с дорожной насыпи нет. Зато чуть дальше в лес уходит явно наезженная дорога, и муж, сходивший по ней на разведку, выясняет, что именно к той самой симпатичной полянке она и ведёт.

От места нашей третьей стоянки Вовка в полном восторге. Он обводит рукой свои временные владенья, приглашая нас, словно гостей. Мы с опаской осматриваемся — «пепелац» уместился на небольшом клочке земли, окружённом с одной стороны лесом, с другой речкой, с третьей и четвёртой — топью. Ладно. Пусть так. Зато, по утверждению мужа, здесь есть настоящее природное джакузи. С водопадом!

Пока разбиваем лагерь, мне всё что-то не даёт покоя, время от времени попадая в боковое зрения. Умом-то я понимаю, что это всего лишь торчащий посреди поляны высокий пень и две высохщие ели...

— Лукавое место, — говорю. — До утра тут побудем и уедем.

— Дальше все такими будут! — «успокаивает» меня муж. — Это вогульские места, своенравные. Привыкай. Не бежать надо, а договариваться с местом.

Конечно, Рон тут же сваливается в маленький прудик, Амата следует его примеру, да и Данька тоже, но тот — специально. Разбиваем палатки, готовим ужин. Сегодня устали, так что без изысков — просто рис, просто с тушёнкой. На середине процесса готовки вспоминаю, что кто-то, кажется, мне говорил — никогда (слышишь? никогда!) не вари рис в походе. Когда еду раскладываем по мискам, я вспоминаю также, почему этого делать не стоит — на сильном огне (а костёр не убавишь) рис быстро впитывает воду и просит ещё и ещё, в конце-концов начинает пригорать, толком не сварившись. Что поделать — горячее сырым не бывает, известная присказка всех походников. Поужинали. Рон даже такого риса съел с добавкой — не жалуется парень на отсутствие аппетита.

Жуткая встреча

...ночью я проснулась от того, что кто-то чиркает зажигалкой возле палатки. Внутри всё похолодело. Чирк. Чирк. Чирк. Кто это? Вовке не спится? Зачем так часто чиркает зажигалкой? Не загорается? Лежу, вслушиваюсь. Позвала тихонько. Никто не откликнулся. А после очередного «чирка» поняла — горим. Пламя расходилось жутким просветом по ткани палатки. Да, знаю, палаточная ткань особая — прореха оплавляется по краям, и дальше пламя не распространяется. Но мерзким слизняком в голову вползает мысль: нас (меня с маленькими детьми!) только что пытались поджечь, спящих.

Ужас, охвативший в тот момент, описать сложно. Что делать? Орать что есть мочи и тем самым привлечь поджигателя в палатку, где спят дети? А если он псих с топором? Ясно, что прежде надо выбираться и поднимать крик уже снаружи, отводя угрозу от детей. Дрожащими руками почти разрываю молнию палатки и метрах в шести, возле машины, вижу человека. Человека без лица.

По спине до сих пор бегут мурашки, когда вспоминаю этот момент. Тогда в предрассветных сумерках (как выяснилось позже, время подходило к четырём) мне показалось, что в чёрном провале капюшона — размытый белый овал. И всё.

Увидев меня, человек бросился бежать через лес, не разбирая дороги.

Пока я приходила в себя, из соседней палатки выбрался муж. Будить его не пришлось. Чувствительный к моим эмоциональным всплескам даже на расстоянии, он «разбудился» сам. Выслушал мой сбивчивый рассказ. Прокричал в сторону леса что-то первобытно-нецензурное. Осмотрел повреждения — его палатку тоже прожгли, в двух местах. Ещё сломан задний дворник «пепелаца».

Утренние визитёры

Муж разбудил словами: «Вставай, я пошёл полицию встречать». Полицейская машина заехала прямо на поляну. Двое в форме. Один вышел, другой остался в машине. Пояснил: клещей боюсь страшно, отца моего недавно клещ укусил, энцефалитный оказался. Из разговора мужа с полицейскими понимаю: человек без лица возвращался. Зачем — непонятно. Подошёл к машине, Вовка увидел его в зеркало заднего вида, выскочил с топором наперевес, тот опять сиганул через реку в лес и умчался быстроногим оленем. Муж объяснил, почему его лицо в сумерках показалось мне белым овалом: и волосы, и брови, и ресницы у поджигателя были белёсыми. Рослый, но выглядит, как ребёнок. «Из Всесвятского, наверно, — переглядываются полицейские. — У них там много таких. Ненормальных».

«Угораздило же вас встать в таком месте, — беззлобно укоряет тот, что остался в машине. — Тут в округе — три колонии!» Пока его напарник спичечным коробком замеряет дыры в палатках (муж надоумил, со словами «Я в кино видел, как это делается»), опасающийся клещей полицейский угощает детей шоколадками и треплется с нами за жизнь. Завидует — тоже, говорит, хочу путешествовать. Задумал вот всю страну на машине пересечь — до Владивостока доехать, а оттуда до Питера. «Жену уговариваю. Не соглашается. Говорит — купим новую машину, тогда поедем. А что, новая машина сломаться не может?! — досадует следователь. — Нет, надо не так! Надо „по фану“ — собрался да поехал, правильно я говорю?»

Присоветовал, где палатку починить можно. Недовольно покосился на напарника, который собрался забраться в машину: «Ты хоть ноги до колен осмотри, не подцепил ли кого». Записав наши контактные данные, полицейские отбывают, оставляя нас наедине с «лукавой поляной».

Чуть позже, когда мы уже собирали вещи, на полянке объявился ещё один визитёр. «Собаки нет?» — уточнил издалека и после отрицательного ответа подошёл ближе. «Лагерь они, значит, тут разбили, — сказал и сплюнул зло в сторону. — А это мой покос, так что убирайтесь».

Убраться мы и сами были уже рады, но после таких требований захотелось пойти на принцип. «Только попробуйте помойку здесь оставить, я ваши фотографии в интернет выложу», — пригрозил мужичок и достал из кармана телефон — щёлк, щёлк. Помойку мы после себя никогда не оставляем, даже из принципа, так что просто предложили выложить в интернет не только наши фотографии, но и фотографии «владельца» покоса. Вовка достал наш фотоаппарат — щёлк, щёлк. От нацеленной камеры мужичок почему-то предпочёл сбежать в машину и газануть в сторону Половинки. Увы, нам туда же.

«До утра у нас было время, до утра...» — бормочу под нос, собирая пожитки.

Странное место, странные люди

Когда мы уезжаем с поляны, зарядивший с утра дождь прекращается. Гонит нас север. Но в Половинке придётся задержаться — не зря же приехали.

Некоторое время пытаюсь понять, какие ассоциации вызывает у меня посёлок. Поняла — жизнь на чемоданах. Люди здесь ненадолго. Они строят свои маленькие норки, окружая эти микромиры временным уютом и обеспечивая минимальный комфорт для детей. И все внешние признаки этого процесса — окна пластиковые, шторки велюровые, площадка детская современная — выглядят здесь, в трущобах и руинах, совершенно неуместно. Игровой коврик, растеленный посреди дорожных баулов.

Посёлок временщиков, большая часть жителей которого обслуживает расположенные в округе колонии и, вероятно, стоит в очереди на получение сертификата, который позволит покинуть эти края и никогда о них не вспоминать. Место выглядит так, будто никто из здесь живущих не связывает с ним будущее — ни своё, ни своих детей.

Пока дети играют на площадке, организуем перекус на лавочке. Похоже, это настораживает идущих мимо старушек, и они судачат о нас так громко, что мужу приходиться вмешаться и успокоить: не переживайте, путешественники мы, это дети наши, а это жена, перекус готовит.

— Без дурману? — строго интересуются одна из бабулек. Охотно показываем — сок, кефир. А на бутылку из-под пива внимания не обращайте — там вода родниковая.

— А то вон тут лавочки все в сквере поломали, — недоверчиво косится другая старушка.

Делимся нашими ночными приключениями. Охают, причитают: «Вот же делать нечего кому-то... И зачем так?.. Каждый же, как хочет, отдыхает...» Немного рассказывают историю посёлка, и песня эта привычная — клуб тут был, больница была, железная дорога...

— Да перестань ты! Все ещё вернутся И дорогу железную вернут, — успокаивает товарку жизнерадостная старушка в спортивном костюме. Другая на неё только рукой махнула — не говори, мол, ерунды.

После перекуса колесим по посёлку. Он безлюден, словно после зомби-апокалипсиса. Тощие коровы у чахлых кустиков не в счёт. День независимости России, на который как раз выпал наш визит, здесь не празднуют.

Спрашиваю у встречного местного:

— А почему одна сторона жилая, а другая...

-... как после бомбёжки? — заканчивает за меня прохожий.

— Точно, — соглашаюсь. — Почему?

Усмехается только, ничего не отвечает.

Фотографирую разваливающийся деревянный дом — внимание привлёк балкон с триколорами.

— Что, достопримечательность нашу фотографируете? — обращается ко мне женщина в пальто и тапочках.

— Да вот, флажки... Патриот тут у вас живёт какой?

Та же реакция в ответ — усмехается, молчит.

— Bы здесь не живёте что ли? — уточняю.

— Почему? — искренне возмущается женщина, будто я сказала что-то обидное. — Здесь, здесь!

— Так а патриота знаете? — не отстаю.

Опять молчит. Сама она что ли эти флажки развесила? Странный посёлок, странные люди. Мы буквально бежим из него, заставляя себя остановиться, чтобы щёлкнуть напоследок пустое футбольное поле и разрушенные домики. И будто из ниоткуда, будто из параллельной реальности взявшаяся огромная фура (что, что она здесь делает?!) только оттеняет безвременье, в котором повисла, застыла Половинка.

Мы вернёмся

Наш путь лежит в Гремячинск, по крутым и долгим спускам и подъёмам, которые наш «пепелац» берёт не без труда. Вокруг ходят сизые тучи, поливает дождь. На полпути приходится развернуться и изменить маршрут — папа приносит недобрую весть о покусавшем меня членистоногом. Из наспех пролистанных публикаций в интернете не ясно ничего, кроме того, что надо то ли срочно закупаться дорогими антибиотиками, то ли заворачиваться в белую простынь и медленно ползти на кладбище.

В Перми мы выясним, что всё не так страшно. Что если вовремя пропить курс совсем недорогих антибиотиков, то риск заполучить боррелиоз снижается до 5 %. Но это мы узнаем только завтра. Пока едем домой с тяжёлыми думами и под тяжёлыми тучами. Север гонит нас. Не дождями, так психом-поджигателем. Не психом, так хамом с покоса. Не хамом, так клещом.

Значит, так надо.

Но мы вернёмся в эти странные и притягательные места. Вот получим право на ношение «травмата» и вернёмся. Не хочу, чтобы недобрый человек теснил нас от леса. А он удивительный здесь. Не помню, кто сказал, но точно кто-то мудрый: если идёшь в лес, выбирай тот, что сильнее и злее себя. Такой он на севере Пермского края. Мы придём к нему снова. Позже, обязательно.

***

• Читайте также первый репортаж из цикла «Big Family Trip»