«Превращение»: Обыкновенная ксенофобия

Жанр «Превращения» определён как «оксюморон по мотивам повести Франца Кафки». Действительно, в спектакле хватает совмещения несовместимого, и от текста произведения он тоже отходит. Хотя текста как такового в «Превращении» практически нет. Создателям спектакля — двум обладателям «Золотой маски» режиссёру Александру Бороку и художнику Виктору Никоненко, а также композитору Андрею Заноге и артистам Театра кукол — удаётся рассказать кафкианскую историю через действие так, что она становится понятна и без слов. Поэтому в спектакле почти не говорят, и даже известного начала повести («Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое») тут не услышать.

Начинается сценическое «Превращение» с другого пробуждения. С больничной каталки встаёт главный герой, которого артист Валерий Пенягин весь спектакль играет в «живом плане». Затем следует сцена уютного семейного торжества. Кукольная семья Грегора Замзы (Сергей Гапоненко и Михаил Кропотов) — отец (Андрей Долгих), мать (Наталья Аникина), младшая сестра Грета (Солмаз Иманова) — встречает Рождество. Историю рождения Спасителя — самую длинную речь во всём спектакле — семье рассказывает Владимир Пенягин. Он здесь играет не столько самого Грегора, сколько некий символ его души, который весь спектакль показывает, что обратившийся в насекомое коммивояжёр внутри всё же остаётся человеком.

Вообще, этот спектакль насыщен символами, важными для его понимания. Самые яркие из них — христианские. Рождество тут становится предвестием появления нового существа, а всё действие происходит на теле самого Грегора Замзы, лежащего на больничной каталке. Это скульптурно-портретная кукла в человеческий рост, сделанная по слепкам с Владимира Пенягина. После праздника тёплую атмосферу дружной семьи сменяет постепенно нагнетаемый ужас превращения в насекомое человека, запертого в прозрачной комнатушке, как в камере. Это ощущение гнетущего страха с небольшими перерывами нарастает все полтора часа, что идёт спектакль, и на своём пике «взрывается» совершенно неожиданным и удивляющим образом.

Режиссёр и художник создают и постепенно усиливают этот эффект за счёт того, что кукольная фигура Грегора не сразу становится насекомым, а обращается в неё поэтапно — сначала появляются тараканьи ножки, затем туловище, и уже в конце голова с усами. И нельзя не восхититься тем, как сделаны эти разные куклы, и тому, с каким мастерством с ними работают из «чёрного кабинета» артисты театра.

Перерождающийся Грегор Замза, осваивающий свои новые способности и пытающийся вырваться к семье человек с телом насекомого выглядит отталкивающе, и при этом мучающегося героя по-настоящему жалко. Чего стоит один только эпизод, в котором Грегор печально скребёт тараканьей лапкой стекло своей камеры. По своей жути этот короткий фрагмент превосходит многие фильмы ужасов, при этом он наполнен сокрушительной тоской и буквально завораживает.

Из-за того, что текст повести Кафки не звучит в спектакле, из него выпали внутренние монологи и предыстория жизни Грегора Замзы. Как говорит сам Александр Борок, это сделано специально, чтобы показать, что подобное могло случиться с каждым. Этот же ход обостряет и делает главной темой «Превращения» брезгливое отношение семьи к изменившемуся сыну. Лица всех членов семьи специально сделаны практически одинаковыми, но чем больше Грегор начинает отличаться от них, тем сильнее его боятся, не принимают и не могут (или не хотят) разглядеть в нём человека. В итоге в этой своей инстинктивной ксенофобии мама, папа и сестра доходят до того, что сами, вроде бы не сильно меняясь, вдруг превращаются в созданий, более страшных, чем Грегор.

Важнейшую роль в создании густой атмосферы кошмара и тоски в «Превращении» играет музыка, которую написал Андрей Занога. Во многом именно она задаёт тон всему происходящему. По сути, музыка с действием здесь сливаются в единое целое. Как написано в программке, сам композитор не хотел бы называть эту музыку тапёрской, хотя возникающие в этом спектакле ассоциации с немым кино и его музыкальным сопровождением вполне естественны. Причём музыка в «Превращении» довольно полярная, и вслед за довольно жёстким рок-н-рольным запилом может зазвучать скрипка или фортепьяно.

Смена музыки — тоже очень важный момент. Александр Борок умело расположил по ходу спектакля некие «отдушины» в действии, которые не позволяют ему стать совсем уж беспросветно мрачным и неподъёмно тяжёлым. В этих коротких фрагментах музыка становится веселее, и появляется безымянный персонаж. Он рисует картины и демонстрирует их зрителю. До самого конца остаётся загадкой, зачем нужен этот герой, кроме как для перебивки между эпизодами. Но когда в финале неожиданно выясняется, кого именно в нём зашифровали создатели спектакля, это производит оглушительный эффект.

Раскрытие этого героя не только совмещает всё несовместимое в спектакле вместе и объясняет разные мелкие детали, вроде времени действия (1912 год), немецких газет и радиозаписей с объявлением о гибели «Титаника», но и выводит историю «Превращения» из клаустрофобного пространства маленькой квартирки и личной истории в поле глобальных, общечеловеческих проблем. И оказывается, что главным символом здесь был сам превратившийся Грегор Замза. Он олицетворяет всё то чужое, постороннее, непонятное, что пугает обычных людей вроде его семьи. То, что люди отвергают, никак не хотят принять, и рады были бы от этого избавиться. «Превращение» сильным, выразительным, и даже порой пугающим образом наглядно показывает, что зазор между бытовой, обыкновенной ксенофобией и обыкновенным фашизмом меньше, чем расстояние между пассажирами в машине, в которой персонажи спектакля едут в конце. И начавшись в маленькой квартирке, эта нетерпимость может стать началом огромной катастрофы.

«Превращение» — по-хорошему сложный спектакль во всех своих составляющих, как в технической, так и смысловой. Но при этом, благодаря мастерскому исполнению, он не теряется в этой сложности, а использует её по максимуму. «Превращение» завораживает как зрелище, радует возможностью разгадывать множество его символов словно ребус, да и просто-напросто не оставляет равнодушным. Но нельзя сказать, что его легко смотреть. Ведь этот спектакль предлагает каждому зрителю преодолеть своё внутреннее отторжение неизвестного и постороннего. А сделать это очень непросто.

***

• Читайте также о том, как в Пермском театре кукол готовились к премьере «Превращения».
• Репортаж Лары Павловой с прогулки по закулисью Пермского театра кукол.