«Обычные стихи провинциального поэта». Вячеслав Хисамутдинов, литература и ножи

Вячеслав Хисамутдинов родился в Чусовом в 1982 году — он был первым ребёнком в большой рабочей семье. Школу он закончил в основном на тройки, побоялся, что не сможет поступить в университет, и поэтому пошёл работать сразу после одиннадцатого класса:

«Мне оставался ещё год до армии, — вспоминает Вячеслав, — я успел поработать плотником, затем грузчиком в министерстве образования — развозил пищевые продукты по школам и детским садам Чусового. Дальше попал учеником вальцетокаря в вальцетокарные мастерские ЧМЗ».

Через год он всё же попытался получить высшее и поступить в УрФУ, но, чудом сдав специальные предметы, завалил литературу. Так что оставалось идти в Чусовской индустриальный техникум, куда только и можно было попасть на бюджет с его результатами — там Слава отучился до 4 курса на строительном факультете.

«В какой-то момент, — рассказывает он, — меня, „заслуженного вальцетокаря“ и почти заслуженного строителя, сбили с пути истинного два товарища — Сергей Луктов и Михаил Егоров. Мы поехали поступать в Пермское педагогическое училище № 2. Я кинул техникум и завод, Серёга ушёл из Уральского политеха, Миха из Высшей школы экономики».

Хисамутдинов мечтал поступить на класс гитары, но тут ему опять не очень повезло: в 2001 году набора на гитару не было, и пришлось довольствоваться классом фортепиано:

«На тот момент никто из нас на „фортепианах“ играть не умел и не мечтал, пришлось осваивать инструмент с полнейшего нуля. К этому времени я достаточно много читал и писал. Помню, что, посчитав все книги, взятые когда-либо в библиотеке (а тогда закончившиеся читательские билеты выдавали хозяину), я получил цифру, перевалившую за тысячу. И к первому курсу училища у меня в книжном шкафу хранилось около десятка общих тетрадей стихов и прозы, а также более 40 довольно сносно, как я считал, написанных песен».

В то время Слава особенно много читал — учил наизусть Блока, Есенина и Маяковского, любил Бродского, Ива Бонфуа и Мишеля Уэльбека — в общем, всех, до кого он только мог дотянуться посредством толстых журналов типа «Знамени» или «Иностранной литературы».

Примерно тогда он соприкоснулся с местной литературной тусовкой — впервые это произошло на поэтическом фестивале в бывшем кинотеатре «Молот», который организовали Светлана Домрачева и Рустем Паймурзин (коллектив Ad Libitum).

«Дальше под крылом Ad Libitum мы еженедельно встречались, — вспоминает Слава, — сначала в том же Молоте, а затем в Горьковской библиотеке. Читали и разбирали свои стихи, стихи любимых авторов. Светлана на своей „семёрке“ возила наиболее перспективных (возможно, наименее ленивых) на поэтические фестивали в Екатеринбург, Свердловскую область, в Челябинск и Челябинскую область. Как у неё получалось тащить на себе нас, инфантильных, часто безработных, почти нищих молодых людей, можно только удивляться. Света, если читаешь это — низкий поклон. Ты крутая».

Именно в то время Хисамутдинов познакомился с несколькими молодыми поэтами из Перми, многие из которых уже становились участниками этой рубрики — как, например, Георгий Звездин, Алексей Евстратов или Сергей Богомягков. Интересно, что из них, пожалуй, только Евстратов остался верен литературе, да и то сменил профиль, предпочтя поэзии драматургию. А вот Звездин и Богомягков — интересные и нетривиальные пермские авторы — как-то исчезли из поля зрения, ушли в личные дела и работу на заводе, а сейчас, кажется, и вовсе перестали писать стихи. Это вдвойне печально, учитывая, что они были не просто поэтами — они являли собой вполне самобытное явление в местной литературной жизни конца нулевых и начала десятых. Как и Слава Хисамутдинов, который отчасти разделил их судьбу — во всяком случае, сейчас он тоже сбавил обороты:

«До какого-то момента я думал, что поэт — это навсегда, как бородавка или залысина, — объясняет Слава. — Но, следуя правилу „можешь не писать — не пиши“, многие из нас сошли с дистанции. Сам я сочиняю как поэзию, так и прозу, но достаточно медленно. Если честно, и раньше продуктивность „одно стихотворение в месяц“ меня устраивала. А сейчас повысилась требовательность к себе, к тексту, появилась ответственность перед читателем, в то же время уменьшились те моменты творческой медитации, когда нужно просто успевать записывать голоса в голове.

Я давно нигде не публиковался. Для этого нужно, как минимум, написать что-то новое и цепляющее аудиторию, наверное. А у меня пока выходят больше пейзажи да короткие, почти безэмоциональные зарисовки. К ним я отношусь как к этюдным работам с элементами эксперимента. Мне в последнее время понравилось обращаться к узнаваемым элементам окружающей локации и времени, но это не настолько смело, чтобы разорвать литературный мир. Обычные стихи провинциального поэта».

Хисамутдинов, что бы он ни говорил, всё же не «обычный провинциальный поэт». Его стихи интересны и сами по себе, но его творчество становится вдвойне любопытным в контексте образа автора. Дело в том, что все эти лиричные и изящные по форме произведения создаёт человек, который известен в городе в первую очередь как спортсмен и руководитель филиала школы ножевого боя «Толпар».

«Где-то в 2012 году я познакомился с представителем школы „Толпар“ в Березниках, — вспоминает Слава, — и уже в 2013 году открыл филиал „Толпара“ в Перми. Сейчас я готовлю спортсменов по спортивному ножевому бою, сам выступаю. За время тренерства я воспитал двух призеров Чемпионата Европы, около десятка победителей и призёров уровня России, и, конечно, мы постоянно берём медали по Перми и краю».

В общем, список главных вещей, которые интересовали Хисамутдинова ещё со школьных времён, выглядит необычно: это поэзия и единоборства (которые в итоге и привели его к ножевому бою). Интервью с Вячеславом как спортсменом у нас уже публиковалось — правда, о стихах в нём не было ни слова, и сейчас мы наконец-то исправляем эту оплошность.

***

Уродливая женщина листает
Холодный день в сухом бокале люстры.
Целует выцветший магнит из Польши,
Оставшийся от прошлых квартирантов.
Передвигает как пустые санки
По скатерти кусочек рафинада.
Летят снежинками колючие субботы.

Пустая мойка, чистые ботинки
Плывут от раннего рассвета до подушки.

Уродливая женщина мечтает
В холодный март висками окунуться
И говорить большими пузырями.

***

Сон в наушниках № 40

1. Разматывая паутину Соль минор,
диск вертится.
И комната с рассветом
спускается в оранжевое море.
И книги скатываются с полок в воду.

Вольфганг из гроба
Тактирует одной рукой,
А над поверхностью воды покой
и мотыльков распятые страницы пахнут солью.

2. Течение уносит
столы и стулья за горизонт.
Сопровождение виолончели — лёгкий ветер.
Смычки по струнам, словно маленькие дети
проводят ногтем, изгибая в обиде рот.

3. Звенит волна, тревожно воздух тронув,
и Си бемоль, измученный, из полу
тонов старается забраться выше
и часто машет оставшимся из крылышек,
но, оторвавшись на короткий миг,
бессильно падает на спины скользких книг.

4. А в глубине, на дне оркестровой ямы,
две тени — Леопольд с Марией-Анной,
обнявшись, внемлют. И с последним тактом
отец, в смятенье, промакает слёзы фраком.

Диск вертится ещё и сердцем бьётся,
Но всё ленивее ломает блики солнца.
И тишина, как занавес тяжёлый,
спускается с поклоном дирижёра.

***

Партия.

Идёт время.
Мы играем,
переставляя фигуры с места на место.
Неуклюже роняем слона и турку.

Игра продолжается
до тех пор, когда
однажды ты вглядываешься в свои руки
и не узнаёшь их.
На доске два короля в окружении пустоты.
Время на исходе.

***

У смерти женское лицо.
Эти потеки на стенах — инструкции к твоему миру.
По лезвию горизонта порез заката.
Когда паутиной слюны разбрызгивается страх,
Я надеваю затхлую шапку, прикрываю за собой дверь.
«Во что бы то ни стало» —
Выученный вопрос. Вымученный ответ

У Смерти женское лицо.
Я открыл это вместе с созвездием заиндевевших зрачков.
Словно значки на груди
Истёртой годами шинели.
Каждый раз просыпаться, как в последний раз,
если все знакомые уже там.

***

Я слышу город.
Ветер, дороги, люди.
Город, забытый на дне Марианской лужи.
Палочки, листья, жуки осыпают куртку.
Это владенья свои пеленает в куклу
ранний ноябрь.

Всхлип облетевших надежд и детских улыбок.
Здание школы, склонившее голову набок.
Только кружить остаётся, раскинув руки,
этой помады губной разбивая листья.

Ломаный ритм тротуара — подобие вальса.
Силы на то лишь, чтоб в рамках земли остаться.
Лестница валится к небу, взметая холод.
Капают тонкие, полупрозрачные птицы.
Капают тонкие, полупрозрачные лица.
Капают тонкие полупрозра

***

Печальной истиной
оказался пустой колодец,
открытый снегу
и прохожим и просто.

лопнуло давление,
магазины готовили простыни,
предвкушали негу —
чего уж лучше.

Но где-то,
внизу, под землей в десять метров,
а может и не там вовсе,
теплилась красная точка тепла
или света.
Какая разница, впрочем.

***

Когда шарики бисера
сыплются в ванну сухим дождем,
я стою на изломанном дереве
во весь рост.

Из земли,
Не расчесанной загодя,
перед сном,
льется тихий, таинственный шелест — голос.

Люстры свет,
щель под дверью,
сквозняк — пустырь.
Добрый вечер снял с полки седую трость.

Что-то тронуло веер
и все кусты
задрожали, качая не существующей головой.

Вот и всё.

***

Ещё больше стихов Вячеслава Хисамутдинова можно найти в его группе во «Вконтакте», а также тут или тут.