«Каждый из нас для кого-то Другой»: интервью с художницей Ксенией Маркеловой

Ты училась в Уральском архитектурно-художественном университете на кафедре графики и анимации, но почему-то ушла оттуда на третьем курсе. Тем не менее, работа с анимацией как-то повлияла на твоё творчество впоследствии?

— Безусловно, повлияла — меня всю жизнь интересовала анимация как режиссёрская работа. К тому же, мне важно, что «анима» — это «душа», для меня это играет определённую роль. Мне хотелось не просто создать что-то, но сконструировать параллельную реальность, и в ней изобразить какую-то свою жизнь. Возможно, в этом есть замах на роль Бога. А вообще, я попросту люблю кукольную анимацию — например, фильм «Лисица-девица», эстонский, очень смешной, «Песочный человек», чешскую кукольную анимацию и прочее. Мне нравится, что способ существования марионеток отличается в реальности и на экране. И анимационная насмотренность позволяет учиться (говорю и о рисованных произведениях в том числе) — какие есть способы визуализации внутренних явлений через внешние, как по-разному ощущаются материалы, из которых сделаны куклы и декорации, как они влияют физически прямо с экрана и многие другие нюансы. Очень интересно рассматривать такую разнообразную физику кукол у разных режиссёров. И весь визуальный опыт вливается в общий резервуар переживаний и влияет на искусство.

View this post on Instagram

Video editing of the new short movie. Scene 01. . . . . #contemporary #videoart #stopmotion #puppetanimation #animation #textileart #puppet#stopmolovers

A post shared by Ksenia Markelova (@xmarkelova) on Apr 27, 2019 at 9:12am PDT

На выставке в ЦГК какие-то объекты наследуют твоему «анимационному» прошлому?

— Есть марионетки, причастные к мультфильму, который я делала в рамках обучения. Он не закончен; сохранились только разрозненные фрагменты — я, может, и хотела бы их смонтировать, но некоторые части фильма уже утрачены, и поэтому воссоздать его сейчас невозможно, а декорации я уничтожила. Также на выставке показаны куклы из других фильмов и скетчей. Плюс какие-то работы станут частью сеттинга для анимаций в будущем.

Уничтожила? С этим не связано никакой истории?

— С этим связана не то что история — было много разных моментов, я как раз ушла из УрГАХУ, одновременно с этим завершились некоторые личные истории — и, так как всё одномоментно пришло к финалу, то к нему же я привела и этот художественный этап. Поэтому я и уничтожила декорации. К тому же, сейчас я не думаю, что досняла бы мультфильм — по крайней мере, в том же сеттинге. Как бы там ни было, сейчас проще создать его заново, чем пытаться восстановить.

В одном из интервью ты говорила, что твоя система образов берёт начало в славянской мифологии — расскажи про это подробнее. Актуально ли это сегодня?

— Ну, не скажу, что «берёт начало». О начале вообще довольно сложно говорить, учитывая комплексность человеческого восприятия. И я знакома со многими мифологиями, не только со славянской. Хотя, действительно, в детстве мне она была интересна: отец вырезал по дереву, и дома были книжки с иллюстрациями славянских языческих божеств и прочих существ, орнаментов, которые он использовал как референсы или вдохновение, учитывая всю эту народную тематику — ковши, маски, табуреточки с лошадками и так далее. Я эту книжку и этих иллюстраций всегда очень боялась, мне было страшно, но я, тем не менее, часто её листала — и меня в дрожь бросало от этих страшных картинок, от этих существ, которые крадут детей по ночам и делают разные другие вещи. И в итоге мне перестало быть страшно. И в этом, наверное, можно проследить влияние не на искусство само по себе, а вообще на моё становление в детстве. Но при этом я не работаю с мифологией как таковой, хотя использую мифологические символы, которые кочуют из работы в работу. Тот же Уроборос. Но я их всё равно переосмысляю на свой лад, преобразую.

На выставке в ЦГК экспонируются в первую очередь работы из ткани, но, кажется, ты постепенно отходишь от этого материала. Почему и в какую сторону?

— Сообразно тому, как меняется моя личная структура и вообще мои интересы. Быть художником — значит исследовать, даже не находить что-то, а искать, проживать этот поиск как процесс, а просто найти что-то и штамповать — это смерть, это ремесло. И этого я для себя не хочу, мне всегда интересно находить новые пути через материалы или через символику. Символика в любом случае нарастает новая — с каждой секундой и с каждым годом — так как я испытываю разные переживания, смены обстоятельств, потребляю какие-то знания, хоть и не слишком часто. Хотелось бы чаще, но я больше времени уделяю созданию смыслов, чем их поглощению. Сейчас я работаю и с тканью тоже, но ткань либо отвердевает посредством эпоксидной смолы, либо становится более рыхлой — я хочу воздействовать на неё через другие материалы. И она, оставаясь определенным базовым элементом, уходит вглубь. Но в анимации я думаю продолжить использовать ткани — и, возможно, ещё будут силиконовые марионетки.

В случае с нашей выставкой форма и содержание совпали так, что, кажется, не требуют лишних комментариев — тема телесности проявлена очень чётко. А на Уральской индустриальной биеннале перед тобой стояла более нетривиальная задача. Как ты отреагировала на перспективу работы с темой бессмертия?

— Я думала о том, что такое бессмертие, и определила его для себя как переходность материи, конец и начало чего-то, не разделённые между собой никаким пространством. И в связи с этим я использовала того же Уробороса, потому что это самая очевидная визуализация того, о чём мы сейчас говорим. И плюс там был элемент анимации. Ключевыми образами в ней были Уроборос и голова Орфея: почти все головы, которые я делаю — это головы Орфея, и это связано не с мифологией, а с пьесой Оливье Пи «Лицо Орфея». Я обожаю эту пьесу, как и вообще современную драматургию, так что она на меня оказала не меньшее влияние, чем даже мифология, в разных аспектах. Я делала иллюстрации к ней и даже мечтала (да и сейчас буду рада) оформить сценографию к пьесе.

С формой и материалами более-менее ясно, а как за годы эволюционировала область твоих интересов в смысловом плане? В рамках нашей выставки главный вопрос, который ты ставишь — «Насколько тело отдаляется от нас — живущих внутри него»? Эта область исследования для тебя актуальна?

— На самом деле я не ставлю вопросы. Словесно. Скорее, задаю течение ощущений зрителя через восприятие. Слова приходят после или во время создания работ. То есть, я описываю то, что уже существует, начинает существовать, через вопрос или тезис. И они всё-таки несут вспомогательную роль.

Я бы не сказала, что у меня всё это время была какая-то конкретная тематика или очень осмысленный выбор творческого метода. Можно целенаправленно делать какую-то работу, чтобы выразить какую-то конкретную мысль, а можно просто идти по улице — и у тебя внезапно возникает в голове «шок-контент», и ты видишь его, и торопишься его набросать, чтобы не упустить и не забыть. Это проживается и ощущается как удивление. Все произведения возникают по-разному. Мультфильм вот невозможно просто импульсивно сделать, в отличие от того же рисования пастелью. И иногда я стараюсь приближать способ создания анимации к живописному — через анимационные скетчи, когда я делаю её с готовыми декорациями и марионетками, по наитию, спонтанно, и не переснимаю неровности и ошибки в движении персонажа.

View this post on Instagram

stop motion sketch 2. . Может, мне это приснилось? Maybe I dreamed it? . . #contemporary #videoart #textileart #puppetanimation #stopmotionanimation #kseniamarkelova #stopmolovers

A post shared by Ksenia Markelova (@xmarkelova) on Jun 5, 2019 at 9:49am PDT

И, конечно, это всё обволакивается в разнородный контекст, в том числе в личное, а личное — это порой и социальное тоже, всё личное (как интенсивный момент или ситуация, например) может принадлежать не только тебе, но и другому. А где один другой, там и остальные, каждый из нас для кого-то Другой.

Прочитал в одной из рецензий отзыв на твои работы, где их характеризовали как «шокирующие и провокативные». Ты сама, похоже, не очень согласна с такой формулировкой?

— У меня вопросы не столько к формулировке — это ведь от восприятия зависит. Но, если говорить о скульптурах, то я использую и являю только то, что уже есть в людях, внутри них. То есть, все люди в какой-то момент своей жизни видели кожу, которая была обожжена, её текстуру, все знают, как устроены мышцы, как устроено тело и так далее. Человек, во всяком случае, должен знать это. И различные повреждения обычно ассоциируются со смертью, а для меня они в большей степени связаны с жизнью — в том смысле, что повреждение, обнажение этой структуры демонстрирует нам то, что содержится в нас, то, что позволяет нам жить, как это эфемерно, как хрупко. Это что-то естественное и обычное, то, что прямо сейчас внутри каждого человека, который здесь живёт.

Мне эти рассуждения напоминают про твит Астериуса, на который я недавно наткнулся: «Мы знаем друг друга только мертвыми — по слою отмерших клеток эпителия, по фиброзной оболочке слизистых, — и никогда не видали ничего живого, кроме разве что сетчатки за прозрачными линзами хрусталиков»

— Я бы ещё в этом контексте сказала про руки, это тоже очень важно. У меня, кстати, есть серия с этим мотивом — изначально я просто делала работы, где есть образ рук, которые я рассматривала скорее как средство для совершения жеста, чем объект телесности или нечто со своим символизмом. Моя любимая игра из детства — это театр теней, мне больше всего нравилось, как собачка складывается из руки. И она породила у меня в голове понятие «Жесты, отпугивающие птиц», где жест — психологический механизм (защиты, манипуляции восприятием или иной), а птицы — некое хичкоковское наваждение, мысль, идея, ощущение, которые на самом деле не твои, а пришедшие извне чужаки, что мешают двигаться дальше. Сделать шаг, или сотню. Я хочу непременно сделать выставку с таким названием; работы, которые войдут в неё, по большей части уже существуют.

Можно собой неплохо управлять, если встать на путь познания всех своих внутренних структур. И такие структуры я и выражаю в своих работах. То есть, это такой небольшой замах на то, чтобы побыть теоретиком, но при этом оставаться визуалом. Так как сейчас наступает эпоха пиктограмм и стикеров, я считаю нормальным, что какое-то знание может быть выражено через визуальный язык, изображения могут восприниматься легче, чем текст. Не случайно сейчас даже в заголовках статей часто указывают время прочтения — и, например, десять минут ещё нормально, а пятнадцать уже невыносимо.

На открытии выставки ты говорила, что некоторые твои работы вдохновлены сновидениями, но не стала конкретизировать — можешь рассказать об этом сейчас?

— У меня много таких рисунков, а из ткани у меня только одна работа подобного рода. Это мягкая картина со схематичным лицом, вместо рта — рыба — морской чёрт, удильщик. Был период, когда мне снились серийные кошмарные сны — я захожу в комнату с приглушённым светом, и там под столами стоят огромные ряды аквариумов с иссушенными глубоководными рыбами, а мне нужно их кормить — они хотят убить меня, но я не могу перестать кормить их, даже не допускаю такой мысли.

***

Также читайте колонку Ивана Козлова о выставке: «Одушевление плоти: Ксения Маркелова и её объекты-существа»