Вера Шенгелия: «Инклюзивным общество делают не пандусы, а диалоги». Пермским музеям помогут наладить работу с инвалидами

— В Политехническом музее есть большая программа «Разные люди — новый музей», которая посвящена работе с людьми с инвалидностью, — рассказывает Вера. — Для нас важно, чтобы она не была построена по принципу создания экскурсии на русском жестовом языке. Проекты и сервисы можно сделать не только для людей с инвалидностью, но и вместе с ними, показывая, как вовлечь их в работу.

Я приезжаю со специалистом Политеха по вовлечению, художницей-акционисткой Катрин Ненашевой. Тренинги и семинары в разных городах имеют разный формат. Где-то мы устраиваем групповое обсуждение и обмен знаниями, потому что у некоторых музеев уже есть опыт работы с инклюзией. А где-то рассказываем, чего уже удалось добиться, и объясняем, через какую оптику смотрим на инклюзию.

Тренинг придуман на базе Политехнического музея, и его проходят все наши сотрудники и волонтеры. Часто люди работают в государственных музеях, им приходит приказ минкульта: «Обслужить столько-то людей с инвалидностью, создать столько-то программ для людей с инвалидностью». Сначала кажется, что это глупое требование, непонятно откуда взявшееся. На тренинге мы объясняем, какая концепция стоит за привлечением в культурные институции людей с инвалидностью, людей с другим опытом или социальным бэкграундом.

На тренинге много говорим о социальной модели инвалидности, которой придерживаемся мы и многие институции по всему миру. Пытаемся показать, что это не наше обязательство перед минкультом, а наш гражданский долг. И это нормальное течение обстоятельств, в какой-то степени — наше следование Всеобщей декларации о правах человека.

Что музеи подразумевают под «работой с инвалидами»? И что они делают фактически?

— Всегда по-разному, но всегда есть какой-то барьер. В регионах мы часто сталкиваемся с тем, что люди готовы работать с инклюзией, но им не у кого поучиться — не знают, с чего начать или у кого попросить совета. Я не видела ни одной институции в регионах или в Москве, которая не была бы готова морально к этому. Никто не говорит: «Ой, этих странных людей нам не надо». Зато говорят: «Слушайте, всё понимаем, но мы работаем в здании XIX века, у нас лестница в 400 ступеней. Как? Мы не сможем». Затем приходим мы и рассказываем, что есть не только физический барьер, но и куча других. О них с людьми надо просто поговорить и показать, что можно делать иначе. Часто эти барьеры рушатся прямо на глазах. В большинстве случаев это страх — люди не видели слепого посетителя, а у них все экспонаты в стеклянных кофрах, мол, нечего предложить. Мы показываем, что делать в таком случае.

Иногда ведем тренинги вместе с людьми с инвалидностью, которые помогали Политеху в наших программах доступности. Приезжаем вместе с моей коллегой — слепой девушкой Евгенией Малышка, и она говорит: «Отведите в туалет». В этот момент люди видят, что она такая же, как и они, и барьер рушится. Они видят, что она такая же симпатичная, живая, молодая девушка, а не пришелец. Происходит нормализация: «О, она тоже кофе пьет! О, она тоже в туалет ходит!» То есть это не абстрактный инвалид.

Все говорят, что наше российское общество еще не готово к инклюзии. Готово! Мы просто редко видим людей с инвалидностью и поэтому боимся — получается замкнутый круг. Как только они появляются в нашем пространстве, мы понимаем, что готовы, всё для них сделали, можем с ними работать, думать.

Получается, главная проблема — эмоциональный барьер сотрудников культурных институций с людьми с инвалидностью? А не отсутствие нужных для них технологий, оборудования или возможности перестроить помещение для них?

— Именно. Главная проблема — это не физическая доступность. Людям кажется, что барьеры касаются только пандусов и ступеней. И как только начинаешь с людьми об этом разговаривать, приходится объяснять, что сходить в музей да просто в кафе посидеть — важная часть культурного опыта человека с инвалидностью, то есть его социализация.

Да, я сходил в музей, и пусть я не увидел всю экспозицию, я выходил. Люди видели, что я там внутри. Я был в кафе. Я прошелся по залу, поговорил с экскурсоводом. Получил такой же жизненный опыт, как мой сосед без инвалидности. Вот это самое важное!

Что могут сделать, например, театры для людей глухих и слепых? Там ведь восприятие происходит исключительно через зрение и слух.

— Об этом мы тоже говорим на тренинге. В инклюзии самое важное — сделать шаг навстречу. И этот первый шаг всегда маленький. Да, вы не сможете сделать спектакли для людей сразу с несколькими видами инвалидности. Но вы можете пригласить этих людей и спросить о том, как бы вы могли организовать их посещение, что бы вы могли для них сделать. Сам факт этого разговора — уже огромный шаг.

А если люди не понимают, что может им помочь?

— Это неправда. Это то, что мы думаем, до того, как разговор случился. Важно понять, что культурная институция — это не только культурная программа, спектакль, выставка или книги. Культурная институция — это площадка для дискуссий и диалога. Если такой диалог на вашей площадке состоялся, то, я считаю, что ваша культурная институция уже стала доступнее на много процентов. Это приблизительно то, почему мы так много говорим о социальной модели инвалидности, и почему хотим больше опираться на нее, а не на физическую доступность. Мы хотим показать, что инклюзивным общество делают не пандусы, а диалоги.

Тренинг организован для тех, кто работает в сфере культуры. Кому ещё будет полезно научиться работать с инклюзией?

— Любому человеку, который задумывается над тем, что он хотел бы работать в инклюзивном и толерантном обществе. Первая часть тренинга, которая не касается проектирования в сфере культурных институций, не будет лишней. Тренинг дает гуманистическую, инклюзивную оптику, уважительный взгляд на другого человека.

У вас на тренинге будет разбор кейсов того, как работают с инклюзией лучшие мировые музеи. Можете привести пример?

— Мой любимый пример — городской Манчестерский музей. Там задумались над таким фактом. Вот вы приходите в городской музей и узнаете, в каком году был основан город, какие люди там жили, кто им правил, какие горожане были важными и какой вклад они внесли. Но есть одна вещь, подумали в Манчестерском музее, которую вы точно узнаете на этой экскурсии: в этом городе никогда не жили люди с инвалидностью. Их просто никогда не было. Потому что ни один городской музей не репрезентует эту группу горожан. А это большая неправда.

Мы знаем, что во все времена были люди с инвалидностью, чьи истории тоже происходили в этом городе, они тоже были частью общественной жизни, влияли на этот город, жили, сталкивались с какими-то проблемами. Манчестерский музей решил, что это неправильная история и дал open call во всех газетах, социальных сетях. Они писали: «Дорогие друзья, если вы живете в Манчестере, если ваши родители или родственники жили тут, и у них была инвалидность, пожалуйста, приходите, рассказывайте эти истории, приносите какие-нибудь артефакты, связанные с этими людьми. Мы все это хотим знать».

И к ним пришло огромное количество людей, которые подарили предметы и рассказали, что они значат. Моя любимая история: женщина принесла тюбик ярко-красной помады, а куратор начал расспрашивать, какое это отношение имеет к инвалидности. Оказалось, что тюбик принадлежал женщине, которая красила губы, когда ее дочка была маленькой — девочка была слабовидящей. Мама хотела, чтобы она узнавала ее выражение лица, когда та улыбается или, наоборот, грустная.

Этот тюбик помады и другие артефакты, дополненные личными историями, стал частью постоянной экспозиции Манчестерского музея. Человек приходит в музей и видит, что в городе всегда было огромное количество людей с инвалидностью, с которыми тоже происходили самые разные истории.

Есть такие проекты в России?

— Есть, но они немного отличаются. На тренинге мы рассказываем про свой опыт и опыт коллег: например, музей «Гараж» или Государственный исторический музей, который недавно делал выставку про слепого художника для слепых людей.

Получается, инклюзия включает в себя представление историй о людях с инвалидностью, которые так же активно ведут свою жизнь. Своего рода напоминание о том, что это в порядке вещей и пугаться этого не нужно?

— Да. Это называется «репрезентация», и это очень важная часть инклюзии. Одно дело, когда человек с инвалидностью может попасть в ваше культурное учреждение, другое — показать, что такие люди есть и их много. Но говорить о них нужно не как о жертвах или, наоборот, героях, а как об обычных людях, таких же, как и мы с вами.

На тренинге вы будете обсуждать приказы минкульта. Есть случаи, когда эти приказы неправильно трактовали или выполняли?

— Трактовать приказы неправильно невозможно. Но люди не понимают, как им следовать. Когда мы сами столкнулись с требованиями минкульта, и было не совсем понятно, для чего это нужно, мы сделали эти гайдлайны по доступности для себя. Затем поняли, что этим нужно делиться со всеми. Они показывают, как организовать выставку, на какой высоте поставить объект, чтобы до него мог дотянуться человек на инвалидной коляске, каким шрифтом надо написать вывеску, чтобы она была видна пожилому или слабовидящему человеку. Они есть в электронном виде, мы с удовольствием ими делимся. Я знаю, что многие музеи пользуются нашими гайдлайнами, что сильно облегчает жизнь — не приходится копаться в приказах, которые написаны сложным языком. Они видят человеческие методические рекомендации, которые мы писали вместе с людьми с инвалидностью. В них есть объяснения, для чего нужна та или иная мера.

Желтые наклейки-круги на прозрачных стеклянных дверях — одна из необходимых мер?

— Совершенно верно. Это есть в требованиях по доступности, и применяется оно во всех общественных учреждениях. Однако мало кто знает, что не обязательно клеить именно желтый кружок. Его можно заменить красивым логотипом, чтобы не портить архитектурный ансамбль, или веселой картинкой. Главное — показать стеклянную дверь, чтобы никто не расшиб об нее лоб.

Есть ещё какие-то практические советы или идеи, которыми вы делитесь с культурными институциями напрямую или обсуждаете на тренингах?

— Когда в Политехническом музее только начиналась работа инклюзивного отдела, я съездила в разные страны и взяла интервью у семи ведущих мировых специалистов по организации доступной среды и инклюзии. Из этого мы сделали маленькую книжечку, которая называется «Семь историй. Как организовать доступную среду у вас в музее». Экземпляры книги мы подарим всем, как наши памятные сертификаты.

Какие самые главные страхи вы будете обсуждать на тренинге?

— Они бывают разные. Всегда слышим: «Что будем делать, если придет ребенок с аутизмом, и у него случится истерика?» Я не была ещё ни на одном тренинге, чтобы мне этот вопрос не задали. Почему-то у всех большая проблема с этим. Мы всегда смеемся, когда участники тренинга сами находят ответ на этот вопрос.

Вопрос о ментальных особенностях в последние годы стал острой темой. Мы в музее отдельно работаем с этой группой посетителей, для них создали специальные программы, наработки, экскурсии.

Тренинг не проходит в лекционном формате, мы разбиваемся на команды и ищем ответы на вопросы. Плюс мы занимаемся музейным проектированием — даем людям ситуации, и они размышляют, как бы вышли из них, как бы сделали тот или иной проект в области инклюзии.

Вы не только обучаете людей, которые сталкиваются с принятием людей с инвалидностью, но и сами инвалиды обучают сотрудников культурных институций. Как это помогает?

— Мы вовлекаем людей с инвалидностью во всё, что делаем. Поэтому в Политехническом музее экскурсии для глухих проводят глухие люди. У нас трудоустроены восемь человек с инвалидностью, которые каждый день с нами работают. Когда есть обратная связь напрямую от человека с ограниченными возможностями, которому это необходимо, то проще понять, что нужно доработать, какие проекты создать и чем ещё можно дополнить существующие мероприятия.

Очень важно понимать, где используется неполиткорректная лексика. Например, фразу «люди с ограниченными возможностями» мы стараемся не употреблять, потому что наши с вами возможности тоже ограничены. Лучше сказать «люди с инвалидностью», «инвалиды». Люди говорят: «А что если к нам придут дауны, даунята?» Родители детей на это часто обижаются, потому что сначала человек, а потом его синдром. Глухие обижаются, когда их называют глухонемыми, потому что они не немые — у них есть свой язык, своя грамматика, речь. Мы говорим «глухой», а не «глухонемой», «человек с аутизмом», а не «аутист», «человек с синдромом Дауна», а не «даун».

***

Тренинг «Разные люди — новый музей», посвященный пониманию социальной модели инвалидности и инклюзии в культурных институциях, пройдет 12 февраля с 11:00 до 17:30 в Центре городской культуры (Пушкина, 15). Участие в тренинге бесплатное, необходима регистрация.