Подкаст текстом. Директор Музея современного искусства Наиля Аллахвердиева о работе PERMM с локальным контекстом и проблемах культурной политики города

Послушать этот подкаст, вышедший 16 ноября 2020 года, вы можете по данной ссылке.

«Это важный разговор о том, как вообще должны проектироваться системы»

Буквально за день до того, как опубликовали приказ о втором локдауне, в PERMM открылась выставка учеников школы дизайна «Точка» — «Идеи». Насколько важно музею взаимодействовать с такими образовательными учреждениями, с их учениками и учителями?

— У нас очень долгая дорога навстречу не только «Точке», но и вообще пермским школам. Когда мы в 2014 году делали выставку «Транзитная зона» на Речном вокзале, это была последняя, прощальная выставка PERMM. Прощание с Речным вокзалом. Для меня это был проект, который я воспринимала как последний и думала, что я вот сделаю его и уеду. И в рамках этой большой выставки я вела переговоры со школами, приглашала их туда. Но мне говорили их директора, что они не смогут привести детей, потому что: «ну ты нас прости, нас родители не поймут».

То есть в 2014 году у музея была такая репутация, что школы, школьные директора не готовы были приходить в PERMM. И это не про то, что директора плохие или музей плохой, а про то, что была такая коммуникационная и содержательная проблема. Мы год за годом выстраивали эти отношения, потому что у нас, к сожалению, не было таких административных ресурсов, какие есть у выставки «Россия — моя история». Мы выстраивали свои отношения снизу, не благодаря поддержкам департаментов и министерств образования, а через содержательные практики. И шаг за шагом мы эти отношения строили.

«Точка» в этом ряду школ — наш самый близкий друг и партнёр, потому что они смотрят примерно в ту же сторону, что и мы. Они смотрят в будущее, и самое главное, что мы переплетены на уровне, скажем так, интереса к современному искусству и современному дизайну. Наши сотрудники преподают в «Точке». Множество учителей «Точки» растут в музее как художники. Например, Петя Стабровский, Илья Гришаев, Елена Слобцева. Но самое главное, что дети, которых выращивает «Точка», легко воспринимают то содержание, которое есть в музее современного искусства.

Это важный разговор о том, как вообще должны проектироваться системы. Я последнее время об этом думаю много, потому что это странная ситуация, при которой, например, в городе создаётся музей современного искусства, а сам город к современному искусству не готов, потому что не хватает креативных кадров. То есть в городе не достроена система, не хватает искусствоведческих факультетов. Нет академии художеств, архитектурной академии, которая бы выращивала огромный пул архитекторов, дизайнеров, как это происходит в Екатеринбурге, например. Даже если их выпускники не уходят потом в искусство, они уже имеют базовое образование и совершенно другие интересы. В Перми даже в островках воспроизводства художественных кадров или людей, которые мыслят творчески и, собственно, должны быть близки к тому, что делает наш музей, очень мало компонентов образования, связанных с современностью.

Вот, например, художественное училище или академия художеств. Система выращивает художников, но они, вместо того чтобы становиться частью современности, частью жизни, находятся с ней в какой-то противофазе. И это не потому, что они такие плохие люди, а потому, что их так научили. Сама система на это не настроена.

Музей современного искусства как образовательная институция работает с образами, мы перепроектируем видение людей. Мы машина по переработке этого видения города будущего, друг друга и так далее. Есть такая траектория, в ней мы и находимся. И соответственно, в ней же находится «Точка». Но было бы классно, если бы в этой траектории находились и Дягилевская гимназия с художественным училищем и мы резко усилили бы это направление. Эта тонкая линия, но так она бы стала мощнее. Соответственно, производство кадров и людей и, собственно, новых художников на территории увеличилось бы.

«Социальный заказ сформирован, но именно институции не до конца понимают свою роль в нём»

— За 6 лет мы изменили многие свои практики, так как наметили коммуникацию с городом. Если рассматривать музей современного искусства как большой городской стратегический проект, который должен стать ещё больше — мы же пока в сжатом состоянии, но надеемся, что развернёмся, потому что музей помогает городу, — так вот, если в этой стратегии мыслить, то, конечно, важно настроить всю коммуникацию со всеми потенциальными заказчиками этого проекта. Потому что без этого заказа музей современного искусства всё время обречён на какую-то провинциализацию и маргинализацию.

Это у нас в институте культуры называлось «социальный заказ».

— Я могу говорить о том, что сегодня социальный заказ сформирован, но именно институции не до конца понимают свою роль в нём. Мы проводили разные исследования, и выяснилось, что у нас не такой уж большой объём студенческой аудитории в фокусе административного ресурса. Мы видим, как к нам индивидуально приходит множество молодых людей. Но очень сложно сказать, насколько работает некое корпоративное посещение музея. Вот например, мы находимся на этой территории (здание, которое музей занимает на бульваре Гагарина — прим. ред.). Я только на третий-четвёртый год начала понимать, что здесь же рядом с нами находится Высшая школа экономики.

И первое общежитие «кулька».

— Да, то есть сначала мы находились тут в каком-то состоянии дезориентации, потом потихоньку начали решать задачи и оседать. Потом ориентироваться на местности и пытаться понять, кто наши соседи. И выяснилось, что здесь 6 корпусов «вышки» и общежитие «кулька». Я встречалась с Галиной Володиной (директор филиала НИУ ВШЭ в Перми — прим. ред.), мы обсуждали ситуацию некого сращивания Высшей школы экономики и музея. У меня даже была идея создать что-то вроде культурной проходной Высшей школы экономики. Но сделать так, чтобы студенты сами приходили, ведь это нельзя сделать насильственно. Ведь из полутора тысяч студентов вышки, которые тут проходят мимо ежедневно, очень маленький процент захватывает музей. Потому что они воспринимают его как повседневность. Эта повседневность не достроена до культурного потребления, и мы эту проблему осознали, обсудили, и я считаю, что тут есть какая-то недоработка самого музея.

Но я согласна с Андреем Поповым — это наш замечательный эксперт, который мне сказал: «Ты зря себя ругаешь, есть же и проблема со стороны вуза. Что-то с ним не так, если его студенты не ходят в музей современного искусства». Это для меня был неожиданный вопрос. Ведь если есть к музею вопросы, то я их сразу задаю себе, а не контексту. Но можно и контексту задать вопрос, в конце концов. Может, стоит спросить у всей этой системы, что с ней не так? Как вы готовите к современности своих студентов, если они не становятся посетителями музея современного искусства?

Это очень интересные вопросы на самом деле. Когда их начинаешь задавать, то получается, что проблема должна решаться с двух сторон. И если бы она решалась именно так, то появлялись бы синергетические эффекты и обе стороны становились намного сильнее. Сейчас у нас такой альянс с «Точкой». Я восхищаюсь тем, что они делают. Я считаю, что это самый настоящий детский Баухаус. Потому что они не просто занимаются творчеством, они создают реальные вещи для реального мира. Тем, что придумывают дети в этой школе, можно пользоваться. Я сейчас сижу в майке, которую придумали ученики «Точки» в рамках 10-летнего юбилея музея. Мы им заказали дизайн, они это всё разработали, и мы это использовали на протяжении года и сейчас продолжаем использовать.

Система просвещения должна быть и работать. Но работать она должна на одну цель. Вот эта цель у нас не сформулирована с точки зрения города. Пермь — это что? Чем она хочет стать через год, через три, где это трёхсотлетие пресловутое, через 10 лет. Кем мы хотим стать? Кого на этой территории мы хотим вырастить? И как на эту суперцель работают все институции города: музеи, театры и так далее? Сейчас есть странное ощущение, что мы как бы в космосе, в невесомости. И непонятно, какие именно задачи решает та или иная институция сама по себе и все мы вместе.

«Мне кажется, что мы в состоянии поднять репутацию Завода Шпагина как концептуального пространства»

— У нас, знаете, какая главная проблема в Перми? Не хватает культурной журналистики и экспертизы. Не достаёт внутри города понимания масштаба некоторых проектов. Например, с MusicAeterna и Курентзисом была какая ситуация: привозили очень много журналистов из Москвы и из-за рубежа. У них был огромный профессиональный пул, который в состоянии был оценить их работу. Мы же в каком-то смысле являемся заложниками того, что у нас нет профессиональной экспертизы, которая бы обеспечивала понимание масштаба работы музея. В каком-то смысле мы находимся в провинциальной ситуации. Поэтому, чем больше в городе людей разбирающихся — не двое-трое, а сотни, и это профессиональная публика — тем лучше для города и для таких институций, как музей.

Наш город — это Бермудский треугольник для законченных проектов или современных архитекторов. Чиновники дают обещания, потом их не выполняют. У нас не построена художественная галерея, новый оперный театр, музей современного искусства. Но зато у нас появляются какие-то новые форматы. На них тратятся дополнительные деньги, бюджеты и так далее. Поэтому вместо концентрации у нас происходит дополнительное размазывание. Это нельзя назвать энтропией, но, тем не менее, идёт очень тонкое размазывание ресурса по всему городу. И идея у меня была нахальная, но она мне кажется абсолютно рабочей, пока строится Лебедева, 11, передать нам в оперативное управление Завод Шпагина, чтобы в тех цехах, в которых не будет ближайшие годы идти строительство, находился музей современного искусства и занимался там содержательным девелопментом. Ведь у нас есть прекрасный опыт взаимодействия с самыми разными аудиториями и работы с самыми разными форматами. И мне кажется, что мы в состоянии поднять репутацию Завода Шпагина как концептуального пространства. Сейчас это просто финансируемый бюджетом аналог Пермской ярмарки. В очень хорошем месте, с классными пространствами и так далее. Но концептуально очень-очень слабый и непонятный. Вот и всё.

На первом этапе мы воспринимали пространство Шпагина как своё, потому что нам обещали отдать цех. А потом мы от него дистанцировались, и поэтому для нас там нет ощущения родного пространства. Но самое главное, что для огромного количества молодых художников, которые хотели бы взаимодействовать с Шпагина, был выстроен высокобарьерный формат не демократического пространства, в котором участвует каждый желающий, а объекта строгого режима, в котором нужно получить миллиард согласований, чтобы туда пустили что-то поделать. Получилось так, что все молодые художники оказались за забором этого завода.

А музей современного искусства легко заполняет любые пространства, потому что современное искусство легко работает с любыми масштабами. Но нас там тоже не оказалось. При этом там оказались какие-то другие проекты, типа фестиваля «Просвет», на которые нашлись и бюджеты, и поддержка. Самое главное, что меня в этом всём не устраивает: музей современного искусства туда не пускают, но зато пускают «Просвет», где куратор декларирует философию, что «современное искусство должно быть красивым и понятным». Получается такое выхолащивание современного искусства. Сворачивание его до какого-то оформительского, развлекательного формата.

Получается, что мы находимся в очень непропорциональной ситуации в плане масштаба поддержки музея, его содержательной деятельности, и подобных фестивалей. Выходит так, что музей современного искусства плохой, но есть куча хороших кураторов, которые знают, как работать с современным искусством, вот мы с ними и будем работать на территории Шпагина, находить финансирование и так далее и тому подобное. Поэтому если ситуация в будущем как-то изменится, то мы бы рады были как-то взаимодействовать. Другое дело, что нам очень хотелось бы взять под опеку какое-то конкретное пространство. И отвечать за него содержательно от начала и до конца. Чтобы не было вот этого содержательного винегрета: фестиваль еды, потом фестиваль света, потом у нас Союзмультфильм приехал.

«Здесь не хватает понимания, как должно проектироваться полноценное общественное пространство»

— Мы здесь все влюблены в территорию, на которой сейчас находимся, потому что это абсолютно незаурядное место. Мы открыли для себя долину реки Егошихи. Если бы мы сюда не переехали, то я бы никогда не стала таким фанатом малых рек. Даже какое-то время думали, что классно было бы именно тут осесть. Нам бы выкупили это здание, надстроили его чуть-чуть, забрали какие-то близлежащие участки. Тут же под сквером внизу огромное бомбоубежище. Оно бы могло стать потрясающим лофтом и частью музея. И сквер тоже можно было бы допроектировать, убрать эту дурацкую автомобильную стоянку. Площадь Дружбы достроить. По сути, здесь не хватает понимания, как должно проектироваться полноценное общественное пространство, где есть хороший магазин, культурная площадка, природа и какая-то правильная грамотная логистика. Но здесь же всё поломано. И конечно, даже если музей отсюда уедет, было бы классно всё равно сделать тут привлекательную для людей точку. Арендовать её или выкупить, сделать здесь галерею современного дизайна, поскольку у Высшей школы экономики есть амбиции по такому факультету. Вообще здесь можно было бы создать совершенно сумасшедший район, в котором много студентов, есть культурная точка, видовая перспектива на долину невероятной красоты. Это вопрос к городским чиновникам, которые вот этого всего не видят. И моей инициативности тут явно недостаточно.

Но ПЗСП испортили нам всю эту историю, и сейчас идёт война из-за высотки. У меня же эта картинка Егошихи из окна кабинета видна. Это такой Пермский вишневый сад, только вместо топора звуки отбойника. Я не понимаю, как такое возможно. Оно просто будет уничтожено этим огромным домом, который даже на рендерах вызывает ощущение ужаса и гробовщика ландшафта. Я не представляю себе, что будет, если они это построят.

«Важно использовать те ресурсы, которые есть»

— Я считаю, что как раз идея централизации должна была привести к концепции децентрализации. То есть если мы Шпагина рассматриваем как некий сверхконцентрат, в аэропортостроении есть понятие хаба. Оно связано с идеей маршрутной сети. Хаб получается хабом, когда есть эта самая маршрутная сеть. Соответственно, нужно создать городскую сеть очень сильных центров культуры. А их можно создавать на базе ДК. Важно использовать те ресурсы, которые есть. Чтобы оттуда аудиторию звать ездить в центр, на завод Шпагина. Но этого нет, и, соответственно, в этой проекции завод Шпагина как суперцентральный проект, сверхконцентрация — это полумёртвая идея. Это значит, что она может не выстрелить. Мы просто не найдём такое количество аудитории, которая зачем-то должна будет ездить в центр и активно там собираться. Если они уже видели одну экспозицию, зачем приезжать туда второй раз?

Это то же самое, что я говорю про образовательные институции. Мы должны образовывать людей. Образовательная система работает с людьми внутри своих институциональных коридоров, а обычная публика, которая давно закончила институты и вообще никак не касается культуры, должна с ней сталкиваться у себя под боком. В каждом районе у нас должен быть музей современного искусства. Это ведь не так дорого, если, конечно, не арендовать помещение, как мы это делаем. Но это очень сильное влияние на изменение качества среды. Такие центры у нас должны быть в каждом районе. И тогда уже идея Шпагина могла бы гипотетически сработать, если бы это был концепт взаимодействия с районами, обмена содержанием, влияния на локации и вообще такой классный бульон, который мог бы там вариться. Так это всё могло бы получиться. А пока не знаю, что там будет.

***

Читайте также: «Сатурн-Р» в полтора раза поднял аренду Музею PERMM. Что это значит? И куда он переедет?

Параллельными дорогами. Как глава Перми не принял доводов против строительства высотки ПЗСП на Егошихе.

Интервью с куратором выставки «Культура материалов» Алисой Савицкой.