Эдуард Андриянов: Сегодня все мы имеем дело с испытанием духа

К юбилейному фестивалю современных этнических культур Эдуард Андриянов совместно с пермскими музыкантами Анной Черепановой, Дмитрием Седовым, Юрием Ситниковым выпустил новый электронный альбом «Запад — Восток». В нём отразились тенденции нашего времени — и не только музыкальные. Что означает вектор движения с Запада на Восток в названии пластинки? Как это связано с идеями предстоящего фестиваля? Что означает deep forest по-пермски? И почему трек, написанный как гимн КАМВЫ, никогда не станет гимном города?

Эдуард Константинович, в формировании музыкальной программы фестиваля, в создании альбомов и продвижении музыкальных групп есть какой-то объединяющий подход, ваш почерк как продюсера?

— Я — представитель old school. Не в смысле приверженности старой, ранней музыке — наоборот, в музыке я сторонник передовых технологий. И мой новый альбом — самая сложная и современная музыка из той, что записана мной за весь период двадцатилетней деятельности. Имею в виду, что подход к работе old school предполагает изначально идею. Всё остальное — музыка, тексты, аранжировка — подбирается под идеологию. Задача не в том, чтобы песенку сочинить, а чтобы из набора песенок составить историю. Только тогда получится альбом. Это собственное мифотворчество. Кроме того, с юности меня сопровождала социальная задача с помощью музыки создавать материал для самоидентификации и самосознания людей. Этим я занимался в Эстонии, когда после отделения от Союза в 1994 году эстонцы переживали период самоутверждения. От меня требовалось сделать проект, схожий с Deep Forest, только на основе эстонской народной музыки.

А в новом альбоме я стремился сделать саундтрек для КАМВЫ. Для меня КАМВА — одно из значимых явлений в Перми, уж точно отражающих её идентичность. Поэтому и саундтрек должен представлять самодостаточный пермский продукт. Пермяк, если в нём остались ещё какие-то самобытные вибрации, чувствует в этой музыке родство.

Почему в названии альбома обозначены две стороны света?

— С моей точки зрения, движение с запада на восток в мире сейчас намного более выражено, чем с востока на запад. Мы живём в центре этого потока. И когда в течение целого года работаешь, не выходя из студии, начинаешь ловить эти тенденции интуитивно. Есть давняя философская идея, что человек рано или поздно придёт к единому сознанию. А пока оно разделено на стороны света, языки, обычаи. Считается канонически, что когда в мире произойдёт объединение мышления Востока и Запада, тогда и гармонизация полушарий головного мозга произойдёт у каждого человека. Как известно, Запад отвечает за логическое мышление, Восток — за творческое. Здоровый мозг в идеале в любой момент должен включать оба полушария в оценке действительности, чтобы соответствовать требованиям эволюции.

В современном Китае вдруг обнаружилась тяга к западной культуре. А Запад, наоборот, давно интересуется восточными практиками, ездит в Индию, Непал, Китай и занимается йогой. Этот поиск происходит ради выхода за рацио — для меня это очевидно. И это одна из линий, которые заложены в альбоме и проявились в процессе работы.

https://soundcloud.com/eddd18/live-promo-set

Вот на этой идее объединения и взаимного влияния культур разных народов друг на друга построен альбом?

— Для меня идеологические стержни не пустые вещи. Но озвучить это досконально в формате современной музыки невозможно. Я просто имею это в виду в процессе работы. А смыслы, наслаиваясь, сами складываются. И хотя я не сторонник эзотерики, считаю, что волшебником становится любой человек, который в состоянии выйти за рамки обыденности. И неважно, что именно он делает: сочиняет электронную музыку или вырезает узоры из дерева. Всё это я изучал в течение четырёх лет, когда собирал материал для антологии пермского фольклора. Я синтезирую разные стили, соединяя вещи одной природы. Можно сказать, я — специалист по deep forest.

Это нужно понимать как вашу приверженность музыкальному направлению этно-электроники или освоению бескрайних лесов Прикамья?

— Все пермяки, кому я давал послушать альбом, даже те, кто давно уехал отсюда, отмечали, что из этой музыки на них повеяло духом пермских лесов. Так что игра слов тут уместна.

В течение трёх лет я только готовился соединить аутентичные записи в исполнении коми-пермяцких бабушек и электронную музыку. Я понимал: не стыкуется по эстетике, по стилю, по смыслу. Современные звуки, их частоты и звукоряд агрессивны. Мы вообще, на мой слух, живём сегодня в звуковом аду. А в записях фольклорных, даже на коротком отрезке, я слышу совсем другую фактуру, принципиально иную вселенную. Для меня же главный профессиональный критерий — это соответствие.

Любое ухо способно уловить шов в музыкальном полотне?

— Да, на уровне восприятия могли бы быть разные объяснения: кто-то бы подумал, что ему надоело слушать или не понравился трек. Он просто выключит пластинку. Но на самом деле такая реакция слушателя объясняется неорганичностью звукового материала.

В итоге количество накопленного вами материала перешло в качество?

— Что касается гармоний, мелодий, в новом альбоме много материала, накопленного за десятилетие. Я вытачивал рифы до тех пор, пока не понял, что альбом будет созвучен с фольклорными записями. Ведь как обычно оценивают современную музыку? Непосредственно по звучанию и ритмике. Но когда сталкиваешься с нашим этносом, ритмика не может соответствовать традициям современной музыки, просто потому что у нас нет афро-американской культуры, у нас нет ярко выраженной суфийской или исламской музыкальной традиции. Если взять мировой пласт world music, в нём есть четыре направления: афро, Балканы, ирландская и индийская музыка. И всё, что можно применить в современной музыке, лежит именно в этих этнических руслах. Попробуйте взять финно-угорскую песню и сделать из неё какой-нибудь модный саунд. Это фактически невозможно!

В своё время, когда мы записывали этнографический ансамбль д. Кукушка Кочёвского района, меня потряс один коми-пермяцкий танец. Он предполагает пляску без участия рук, выглядит это как перетаптывание на месте, будто танцующие греются на морозе. Такая манера производит впечатление, будто человек скован, не может двигаться свободно. Это один из примеров, почему невозможно совместить коми-пермяцкую музыку с южными ритмами, со стилем регги или блюзом например. Если анализировать современную музыку, каждый удар танцевального ритма продиктован адаптацией к северным условиям пришедшей с юга ритмики.

По сути, из всей моей дискографии я считаю для себя значимыми два альбома: Rusting, выпущенный в 2010 году не для массовой аудитории, и «Запад — Восток». Выделяю их, потому что по уровню знаний, которые я в них вложил, они равноценны.

А издание «Антологии традиционного фольклора народов Прикамья» разве не считаете значимой работой?

— Та этнографическая экспедиция, поездка к бабушкам... За четыре года вместе с нашими консультантами-учёными мы объехали более 80 деревень... Требования к сбору материала изначально были расширены. В первую очередь критерием была научность. Во вторую — продюсерские требования. Материал должен был быть издан представительским, чтобы он не валялся на полках, а был востребован. Нужно было записывать исполнителей в той среде, где они живут. Но при этом выявить качественные записи, соответствующие определённым параметрам. В результате мы сделали работу, которая внесена в анналы Российской Академии наук. Наверное, даже в мировой практике это редкость. Извините за нескромность. В Перми же создаётся впечатление, как будто мы издали антологию фольклора ради своего удовольствия.

Я наивно ждал, что этот труд будет поддержан краевыми властями, что найдётся применение этому материалу на пользу развития региона. Антология фольклора Пермского края и книга текстов, качественно переведённая на английский и национальные языки, могли бы стать презентацией самобытной культуры края. К сожалению, всё это остаётся только в рамках деятельности КАМВЫ.

Наверное, сказываются последствия нашей провинциальной «лесной» жизни. Убеждён, что именно тектоника определяет характер людей и уклад жизни в определённом регионе.

Причём я давно заметил этот феномен провинции: глухомань, ёлки, мох — приподними его, и обязательно найдётся какой-нибудь уникум, опережающий время. В Перми есть люди-бриллианты, наши местные Перельманы, которые в сфере интеллектуальной и культурной жизни многое улавливают быстрее жителей столиц. Например, ещё в 80-х годах пермский художник-керамист Инна Рогова, коллега и соавтор Натальи Корчёмкиной, одной из первых перевела на русский язык книгу философа и футуролога Элвина Тоффлера «Шок будущего», которого в России стали издавать не так давно.

Наша провинциальная беда — хоббитский пофигизм и отсутствие информации. Пермь так устроена: здесь бывали острые моменты истории, даже революции, но всякий раз революция уходила в мох, под ёлки...

Вы записали гимн будущего фестиваля. Однажды вы сказали, что KAMWA — это гимн Перми. А создать гимн города или края в стиле deep forest не пробовали?

— Мне несколько раз поступали такие предложения. Но ведь это всегда по-пермски делается, из-за леса... И я уже заранее знаю, чем такие разговоры оканчиваются.

Обычно я их ещё на первых подходах гашу, отвечая, что просто не смогу ничего сделать, если не разобраться сначала с понятиями, что такое гимн. Я могу быть крайне резким в отношении творчества. Хотя такого рода работа, как гимн, — это не творчество, это изготовление некоего продукта. Все гимны — это попса и геральдика. Для того чтобы сделать что-то стоящее, мне нужно это изучить досконально, что требует времени. А зачем я буду его тратить на то, что мне неинтересно? К тому же для гимна характерна интонация пафоса, а я люблю юмор.

Тем не менее совмещение принципов old school, новейших технологий электронной музыки и фольклора — это довольно серьёзно...

— Я уверен, чтобы остаться в олдскульной стезе, нужно так жить. Я приверженец такого традиционного отношения творческого человека к миру. Если ты создал какой-то продукт, то не должен думать, что ты невероятный — это самая большая профессиональная ошибка, которую допускают многие. Маленькая рыбка плавает в лужице, не понимая, что лужица мелкая. А потом рыбка оказывается в океане. Когда я захожу в интернет за музыкой, я вижу, насколько безбрежен этот океан. Осознание этого факта должно творческого человека, который живёт в провинции, мотивировать. Чистое творчество — это показ окружающим своего мировоззрения. Для начала надо мировоззрение иметь. Им надо заниматься, ведь оно формируется в течение жизни.

До начала 2000-х я реализовывал себя как аранжировщик в шоу-бизнесе. Получил на этом пути профессиональный опыт. Одновременно с человеческим опытом, конечно. И понял, что шоу-бизнес не для меня. Мне интересно то, что актуально.

В современной музыке есть много образцов, которые по своей ментальной и идеологической глубине превосходят классическую музыку. Я совершенно убеждён, если бы Моцарт жил сегодня, он был бы ди-джеем. Симфоническая музыка, как правило, интеллектуальна и побуждает человека задействовать в мозге такие центры, которые позволят ему образно мыслить. Этого мало, по крайней мере для меня. Современная музыка добавила к этой способности кое-что новое, чего нет в классике, — ритм как основу для роста жизненной энергии.

Не утверждаю, что делаю музыку на века. Отдаю себе отчёт, что это популярная музыка. Но из-за того, что я достаточно долго двигаюсь в одном направлении и наполняю свои сочинения тем, что составляет моё мировоззрение, эта музыка может жить долго.

А классика вам совсем неблизка и неинтересна?

— Посещение оперы для меня — испытание, профессиональный перебор. Я не могу, когда громко... В природе крик — это неестественное поведение. Когда я сижу в студии по трое суток, а потом выхожу на улицу, мне достаточно шелеста какой-нибудь бумажки, чтобы испытать стресс. Более того, мне важно, каким именно образом создаётся музыка. Приведу пример из своего детства. У нас был сосед — Михаил Кит, народный артист России, он был солистом в Пермском оперном театре, а позже — в Мариинском. В голодные 70-е он иногда снабжал продуктами нашу семью. У певцов был солидный паёк. Считалось, чтобы запеть, нужно говядиной себя загрузить.

Для меня это говорит о природе такого пения. Если я съем даже один пельмень во время работы, я останавливаю работу. Потому что знаю, что это отразится на результате. Пища определяет чистоту вибраций того творения, которое мы хотим создать.

Когда работаете, вы голодаете?

— С годами у меня выработался свой ритм. Работаю, как правило, ночью. И никакой еды мой организм не воспринимает в этот момент. Постные бдения для меня имеют вполне рациональное и практическое назначение — от этого зависит качество моих трудов.

Я живу сессиями: когда наступает творческий зуд, для меня больше ничего не существует, и только когда творческая задача выполнена, я возвращаюсь в реальность. Именно по этой причине я поддерживаю такой образ жизни, который мне позволяет быть относительно независимым. Хотя это не свобода ради свободы.

Можно ли сказать, что ваши слова о музыке справедливы и в отношении фестиваля? Залог его долгожительства заключается в том, что для людей, которые делают его творчески, глубоко, добротно, уделяя внимание каждой мелочи, КАМВА — это образ жизни?

— Всё верно. Для меня это самое важное в жизни, потому что связано с Наталией. Она редкий человек и тоже представитель старой школы: атмосферу она носит с собой. КАМВА и Наталия Шостина — одно целое. Я, хоть и рациональный, если не сказать циничный, человек, признаю, что через неё приходит наиболее важная с точки зрения идеологии информация. Наталия живёт в эпицентре информационного потока, открывая для Перми эволюционное окошко. Будь мы в Париже, она уже давно была бы новой Вивьен Вествуд. В течение 25 лет у меня есть возможность наблюдать, что в плане космических информационных энергий она — невероятный человек. Поэтому ей нужно всегда помогать. Вот этим я и занимаюсь.

Были этапы в нашей жизни, когда мы уезжали в Москву, Эстонию. Мы оба понимали, что без Перми не можем, и в то же время знали, куда возвращаемся: в плане творческой реализации здесь никогда ничего не было и никогда не будет. Пермь — настоящая провинция, и потому она крепко людей держит.

Зато мы можем здесь, не выходя из студии, писать альбомы, генерировать идеи, делать фестиваль. Когда КАМВА начала набирать обороты, я понял, что это Пермь нас вернула. Фестиваль привлекает единомышленников, причём высокопрофессиональных людей, между которыми возникает информационный обмен. Это важно. А Наталия, благодаря своему опыту, знает, как применить в реальности ту или иную идею. В результате работа команды фестиваля делится на две равнозначные части: половину времени занимает отбор участников, всё остальное — организация.

Правда, у такого подхода, когда фестиваль становится делом жизни, есть обратная сторона: нагрузки наносят ущерб здоровью. Но я давно понял, что таких подвижников, как Наталия Шостина, невозможно остановить, нельзя лишить её возможности заниматься своим детищем. Потому что фестиваль, несмотря на все трудности и препятствия, — как кислород.

Почему в этом году из названия фестиваля КАМВА исчезли слова «этнический» и «этнофутуристический»?

— Потому что, к сожалению, в эти слова вкладывают не те смыслы, которые изначально заложены. Я не люблю употреблять слово «этника». Оно не совсем точно отражает содержание фестиваля. КАМВА для нас с Наталией — это третья голова, которая давно живёт своей жизнью. И двигает нас к таким вещам, которых мы ещё вчера не знали.

Кроме того, в музыкальной программе КАМВЫ есть второй этаж — электронная музыка редких исполнителей. И это одна из уникальных черт фестиваля.

Поэтому нам бы не хотелось, чтобы нас воспринимали адептами фолк-музыки. Это ошибка, оксюморон. Мы приглашаем лучшие музыкальные силы России. На самом деле то, что звучит на КАМВЕ, — это остро современная музыка. Сергей Старостин — невероятный человек, потому что он не просто музыкант, но интеллектуал, изучающий этнографию, историю. Или Анжела Манукян и группа «Волга». Знаменитый продюсер таких проектов, как U2, Дэвид Боуи, «Звуки Му», композитор Брайан Ино сказал, что уже только слушая их, понимаешь, что живёшь в XXI веке.

При формировании программы фестиваля мы ориентируемся на мировые образцы продюсерских технологий: как, например, британский Mute Records, специализирующийся на независимой и альтернативной музыке.

Кроме того, что касается термина «этническая музыка», не терминология здесь важна. Я считаю, что в музыке должно быть слышно проявление духа музыканта. Именно это для нас — определяющий фактор в выборе участников фестиваля.

В какой точке резонанса сейчас пребывает фестиваль КАМВА?

— Если в предыдущие годы фестиваль получал поддержку на фановом уровне, то примерно за полгода до вручения Наталии Шостиной Строгановской премии я заметил, что нас стали поддерживать представители так называемых местных элит. Я давно ожидал, что рано или поздно пермский патриотизм обратится в сторону КАМВЫ.

Считаю, что юбилейный год для фестиваля станет определяющим. Мы уже пережили несколько реинкарнаций. Десятый по счёту фестиваль покажет, будет ли КАМВА жить дальше. Мы используем современные технологии в организации фестиваля. И сейчас подошли к той точке, когда виден разрыв между развитием фестиваля и той средой, в которой он живёт. Чем плох этот разрыв? Он лишает мотивации.

Мне хотелось бы верить, что КАМВА санкционирована пермяками. Если бы не их поддержка, возможно, мы давно иначе бы строили свои творческие планы. Надеюсь, всё будет происходить так, как мы планируем. Тогда в августе мы будем наблюдать ещё одно чудо света, помимо семи известных.

Что вы подразумеваете под пермским патриотизмом?

— Это не моя выдумка. У Тоффлера всё уже давно описано. Мы живём во времена демистификации. Несмотря на изобилие подобной информации, во всём мире прослеживается тенденция к самоидентификации. Значит, люди намного больше внимания уделяют информации местного значения.

Хотя все, кто живёт в нашей стране, абсолютно все мы сегодня оказались в таком же состоянии, как КАМВА. Нас лишили осознания будущего. Те, кто сможет два года продержаться, выживут. Это касается и многих культурных проектов. Эти два года — жизнь на грани.

Меня волнует это на человеческом уровне. Сознание людей, которые выросли в Советском Союзе, оказалось не защищено от манипуляций власти, как финно-угорский ген от водки. В то же время КАМВА чётко подтверждает социологические выводы о том, что 20 % населения не поддаются манипуляциям. Но есть и другое соображение: эти 20 % людей не настолько агрессивно себя ведут в обществе, чтобы двигаться к своей цели, расталкивая локтями всех остальных.

Так что я бы резюмировал, что сегодня все мы имеем дело с испытанием духа. Дух — это чистая энергия. Она приходит, когда захочет, и уходит, никого не спрашивая. Вот насколько мы все совокупно осмелимся оскорбить дух, это и определит, будет ли у нас будущее.