Пермь в столыпинском галстуке. Часть 14: Ганька

Непростым выдался для властей Пермской губернии 1907 год. С февраля по август протянулась длинная череда экспроприаций, терактов, перестрелок с полицией, актов вымогательства денег на революционные нужды. Дело дошло до того, что в июле и августе в Петербурге даже обсуждали вопрос о необходимости отставки пермского губернатора, но обошлось. За год стали уже привычными сессии военного суда в Перми и Екатеринбурге, после его суровых приговоров процесс в гражданском суде с коллегией присяжных заседателей с нормальной состязательностью обвинения и защиты выглядел как нечто из полузабытого прошлого. Между тем, дело было большое, а название громкое — «О преступном сообществе, именующем себя Пермским комитетом Российской социал-демократической рабочей партии». Разбирательство было назначено на последнюю декаду сентября. Это был уже второй большой процесс социал-демократов. Первый состоялся в декабре 1906 года и назывался не менее громко — «О революционном движении в Мотовилихинском заводе в декабре 1905 года и Пермском комитете РСДРП».

Если в 1905 году никого из главных участников на скамье подсудимых по разным причинам не оказалось, то в 1907-м всё было иначе. С высоты сегодняшнего дня суперзвездой процесса, безусловно, был широко известный тогда лишь в весьма и весьма узких кругах Яков-Аарон Мовшев Свердлов, которого пермские революционеры называли запросто — Михалыч. Однако для полиции он был напротив неизвестным, задержанным на улице со студенческим билетом на имя Льва Сергеева Герц. Этот факт сильно усугублял положение подсудимого, так как, помимо политической статьи, ему угрожала и уголовная за бродяжничество. Не мало сил пришлось потратить Якову Михайловичу на то, чтобы доказать, что он в действительности Свердлов. На запросы, переписку, сверки ушло несколько месяцев, и лишь к началу суда сомнения в том, что человек со студенческим билетом Герца в действительности полоцкий мещанин Яков Свердлов, к счастью для него, кажется, отпали.

Другим важным подсудимым, точнее, подсудимой, была гражданская жена Михалыча — Клавдия Новгородцева (Ольга) — самый старший член пермского комитета и самый опытный. Именно её весной 1906 года отправляли пермяки делегатом на IV съезд РСДРП.

Ещё одним интересным персонажем был молодой человек по фамилии Туркин, несмотря на свой возраст — 19 лет, очень ценный работник комитета, руководитель подпольной типографии со стажем. Арестовали его с поличным, когда он с товарищами печатал на станке программу партии. Близким другом Трататона (партийная кличка Туркина) с раннего детства был не кто иной, как Костя Миков.

В последствии Михаил Павлович проживёт интересную жизнь, будет встречаться с Лениным, в 1917 году поедет из Швейцарии в революционную Россию через вражескую Германию вторым поездом (всего их было три) так называемого «пломбированного вагона».

В 1925 году, будучи редактором окружной газеты «Звезда», именно он примет на работу молодого ветерана Гражданской войны Аркадия Голикова, который при его руководстве опубликует там свой первый пермский текст и впервые подпишется псевдонимом Гайдар.

Оказался на одной скамье подсудимых с Туркиным в 1907-м и ещё один его товарищ и приятель, совсем юный (всего 17 лет) Ганька Мясников (Петрушка, Гражданин) — работник военно-технической группы ВБК.

В отличие от Трататона, родившегося в Мотовилихе и в пятнадцать лет уже ведшего подпольный кружок, Ганька, будучи приезжим из Чистополя, к революционному движению присоединился только на заводе. В 1905 году его взяли учеником слесаря в один из снарядных цехов, рабочие которых были самыми политически активными на предприятии. Поначалу он увлёкся эсерами, даже вступил в партию, но быстро охладел и ушёл от них к социал-демократам. Азартно участвовал в стачечной борьбе, бросая гайки в рабочих, не хотевших бастовать, ходил на митинги. В разгар декабрьских событий присоединился к мотовилихинской милиции, так называлась в то время совместная боевая дружина эсеров и социал-демократов. В большой толпе рабочих ходил на керосиновый склад «Товарищества братьев Нобель», где милиционеры конфисковали в пользу дружины имевшиеся на вооружении охраны браунинги. А на другой день оказался в самом центре событий — одном из мест, где возникла перестрелка между войсками и милицией, — у дома обывателя Марошных.

Вопреки устоявшимся представлениям, сложившимся под влиянием некоторых текстов советской эпохи и от посещения диорамы, рабочие Мотовилихи не сражались с казаками и пехотой на баррикадах. Несколько из них действительно были построены, но никак не использовались, да и предназначены они были только для того, чтобы служить препятствием для проезда казачьих лошадей, а вовсе не для защиты от пуль. В реальности милиционеры и бывшие с ними за одно, но не состоявшие в дружине рабочие стреляли из засад, которые чаще всего находились за заборами или прямо в домах. В обвинительном акте процесса о мотовилихинских событиях декабря 1905 года подчёркивалось, что в военных производились одиночные выстрелы из окон.

Дом Марошных как раз и был местом такой засады, откуда вёлся огонь. После выстрелов нужно было убегать, но юному Мясникову не повезло, его заметили и устроили за ним погоню. Не без гордости и преувеличения он позже вспоминал этот эпизод:

«...схватили меня и нашли у меня револьвер. Можно без труда представить, что они выделывали со мной, шестнадцатилетним повстанцем. Брошенного без сознания, замученного до полусмерти, подбирают товарищи и увозят в больницу. Из больницы всех подозрительных уводят и отчасти „расходуют“ по дороге „при попытке к побегу“ (здесь явная ложь — прим. А.К.), а отчасти отправляют в тюрьму. Я беспомощен что-либо сделать сам. Моя голова, лицо и руки превращены в какой-то сплошной, бесформенный кусок мяса, почерневшего, как сплошной чёрный кровоподтёк. Мои глаза закрылись этой чёрной опухолью всего лица. Забинтовано лицо, голова и руки. На помощь пришли товарищи, и с разрешения либерального врача, без разрешения властей меня увезли на квартиру к инженеру Давыдову. Скрыли. Это меня спасло».

Гавриилу повезло, в госпитале Пермских пушечных заводов его оформили как раненого, и в списках полиции он значился именно в этом качестве. Никаких обвинений ему никто не предъявлял, и в суд по этому делу он не попал даже в качестве свидетеля. Впрочем, он и не мог туда попасть, т. к. уже полгода сидел в тюрьме, будучи арестован в июне 1906 года по новому делу.

Декабрьские события не напугали Мясникова: как только он вылечился, тут же снова подключился к работе пермского комитета. Свердлов, приехавший в Пермь в январе 1906 года, был талантливым организатором. После его появления полиция вынуждена была констатировать, что, вопреки ожиданиям, комитет РСДРП, почти уничтоженный в ходе декабрьского разгрома, к весне не только не сократился, а напротив, увеличился и активизировал свою работу. Усилилась при этом и военно-техническая группа военно-боевого коллектива, отвечавшая преимущественно за производство взрывчатых веществ и бомб, её работником и стал уже отведавший казацких нагаек Мясников. Помимо этого, участвовал он и в агитации, и в сборе денег на партийные нужды, и в поддержании связей со скрывшимися от полиции участниками декабрьских событий.

Например, в одной из своих книг он упоминал о том, как весной 1906 года с Василием Иванченко ходил в лес на свидание со Лбовым. От имени комитета они передали последнему некоторую сумму денег, бланки паспортов и обсудили возможные совместные действия.

Впечатляющая активность пермского комитета под руководством Свердлова продолжалась всего полгода, в организацию было внедрено несколько агентов полиции, один из которых привёл её к провалу.

Ганьку арестовали прямо на заводе и после провели у него на квартире обыск. Улов был неплохой: оловянная печать с оттиском «Российская соц.-демократическая рабочая партия Мотовилихинская Пермскаго Комитета организация», четыре детонатора для бомб, изготовленных из гильз от патронов 12 калибра, свыше трёхсот экземпляров антиправительственных прокламаций, постановления и резолюции последнего на тот момент съезда РСДРП в количестве более трёх десятков экземпляров, чековая книжка для сбора средств на нужды партии и т. д.

Мясников так вспоминал о том, как его допрашивали:

«Я был арестован лично знаменитым истязателем Касецким (Косецким — прим. А.К.). И, желая получить от меня, молодого рабочего, нужные сведения, он засадил меня и дал поесть селедки. Я — неопытный, с большим аппетитом поел... Но пить... пить не дали. Это было недолго, три дня всего, но это было тяжко. На мои просьбы воды давали селедку. Но я уже её не брал. А Касецкий приходил „поговорить“, но ничего не добился, я, как хороший ученик революции, твердил: „я от всяких показаний отказываюсь“».

Просидев в тюрьмах губернии полтора года, работники пермского комитета РСДРП, из коих многих отпустили за недостаточностью улик, наконец, попали под суд. Поскольку процесс был гражданским с коллегией присяжных и прениями сторон, он затянулся на неделю. В итоге Свердлову дали два года крепости (один из видов тогдашнего режима содержания в тюрьме), а Туркину и Новгородцевой по одному, Мясникову же присудили два с лишним года каторги (военный суд за хранение взрывчатых веществ мог вынести гораздо более строгое наказание) и, лишь потому, что он был несовершеннолетним, заменили её на ссылку в Сибирь.

Так началась долгая дорога скитаний Мясникова по ссылкам и тюрьмам. Трижды он бежал и трижды его арестовывали, наконец, в 1913 году в Баку дело вновь дошло до суда, и его за революционную деятельность, предыдущие побеги из ссылки и из-под ареста приговорили к каторге. Наказание он отбывал в Орловской каторжной тюрьме, откуда вышел в 1917-м. Вернувшись в Мотовилиху, Ганька вновь активно включился в революционную работу, став одним из самых ярых большевиков, как пострадавший в борьбе со старым режимом и яркий оратор, он быстро заработал себе авторитет на митингах.

Карьера его развивалась стремительно: председатель исполкома совета рабочих депутатов Мотовилихи, депутат III съезда Советов, член ВЦИК.

В декабре 1918 года в связи с быстрым приближением к Перми частей белой армии Мясников уехал в Казань и вскоре был назначен политическим комиссаром 16-й дивизии Красной Армии. Но уже летом 1919 года, сразу после возвращения в Пермь красных, приехал и стал работать в губкоме РКП (б), где занимал должности сначала заведующего отделом по работе в Красной Армии, потом заместителя председателя, а в 1920-м и председателя губкома. В конце того же года Мясников по распоряжению ЦК РКП (б) выехал на работу в Петроград, но ни партийная, ни советская, ни хозяйственная карьера его не удовлетворяла, по натуре он был народный трибун, правдоруб, это амплуа ему как нельзя более подходило.

В пролетарской среде росло недовольство порядками военного коммунизма и стремительным ростом бюрократизации партии. Мясников его разделял и вскоре идейно примкнул к так называемой «Рабочей оппозиции». Весной 1921 года он вернулся из Петрограда в Пермскую губернию и в мае того же года на совещании ответственных работников Мотовилихи озвучил так называемую «Докладную записку в ЦК РКП (б)», в которой подверг резкой критике многие действия руководства большевистской партии, предложил радикально перестроить работу советов рабочих и солдатских депутатов, создать в стране крестьянские союзы и ввести свободу слова и печати для всех «от монархистов до анархистов». Это выступление стало началом серьезного конфликта Мясникова с ЦК РКП (б) и руководством Пермской партийной организации. Оппонировал ему лично Ленин, который вступил с бунтарём из Мотовилихи в переписку. Но дискуссия не привела к примирению сторон, и в 1922 году Мясникова исключили из рядов РКП (б) и арестовали. Вскоре его отправили в Москву, где тут же освободили, но, несмотря на это, он продолжил заниматься оппозиционной деятельностью и создал нелегальную Рабочую коммунистическую партию Союза, пытаясь объединить в нее всех коммунистов, недовольных политикой ЦК РКП (б). После нового ареста его выслали в Берлин (!), однако и там он развил бурную деятельность в среде местных левых. Его быстро вернули, снова арестовали и в итоге посадили в тюрьму. Через три года, сразу после освобождения, Мясникова выслали в Армению, откуда он в 1928 году бежал в Персию. Пытаясь объединить усилия с Львом Троцким, который также был выслан из СССР и жил на Принцевых островах в Турции, он встречался с ним, но общего языка не нашёл. С 1930 года Мясников обосновался во Франции, где жил в бедности и перебивался случайными заработками. Во время Второй мировой войны он неоднократно задерживался немецкими оккупационными властями и вишистскими властями Франции, побывал во французском и немецком концлагерях. После освобождения Парижа советское посольство предложило ему вернуться в СССР. В январе 1945 года Мясников прилетел в Москву и был немедленно арестован прямо на аэродроме. В октябре 1945 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к смертной казни, спустя три недели приговор был приведен в исполнение.

Но ни мытарства и страдания Гавриила Мясникова, ни его книги и брошюры, ни его оппозиционная деятельность не затмили одного единственного поступка этого человека. В июне 1918 года, будучи заместителем председателя пермского ГубЧерезКома, он вместе с Иванченко, тогда возглавлявшим городскую милицию, стал организатором похищения великого князя Михаила Романова, кости которого до сих пор не найденными лежат где-то в пермской земле. Имя Ганьки Мясникова теперь навечно стоит рядом с именем человека, что одни сутки формально исполнял обязанности последнего российского императора.