«Неясно, где ты занимаешься пропагандой, а где — преподаёшь». Что изменилось в пермских школах после того, как семь лет назад приняли закон о запрете пропаганды нетрадиционных отношений

Когда Дмитрий впервые услышал от соцпедагога про Павлика, то очень удивился и спросил, откуда такое определение, на что Ольга Васильевна сообщила ему, что мальчику поставили диагноз в психиатрической клинике.

— И что, это болезнь? — поинтересовался учитель.

— Ну да, это отклонение от нормы, — ответила она.

Дмитрий говорит, что Ольга Васильевна считает, что «такие дети очень неудобные, и их надо выдавить из школы». Она рекомендовала ему по любому поводу писать на Пашу докладные и, если тот будет плохо учиться, «не натягивать на тройки, а ставить неуд».

***

Закон о запрете пропаганды нетрадиционных отношений среди несовершеннолетних появился в России в 2013 году. За семь лет, что действует закон, решения о привлечении к ответственности по нему были вынесены около 15 раз, в подавляющем большинстве — по политическим мотивам.

Интернет-журнал «Звезда» выяснил, как «мёртвый» с юридической стороны закон на деле привёл к самоцензуре и страху учителей перед всем, что касается ЛГБТ, сплетням и доносам на школьников, а в некоторых случаях — дискриминации ЛГБТ-детей, травле и открытой агрессии со стороны педсостава.

• Имена преподавателей изменены, потому что никто из них не согласился говорить открыто из-за страха потерять работу или навредить своим ученикам. Имена детей изменены в соответствии с законом «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию».

Соцпедагог считает, что такие дети принесут оружие и расстреляют половину школы

Павлик красит волосы в розовый цвет и приходит на уроки с лёгким макияжем: может нанести немного блёсток на брови или губы. В школе к этому относятся спокойно и краситься не запрещают.

— У него своеобразное поведение: активная жестикуляция, чувствительность, высокий голос. Кто-то назвал бы это жеманностью, я называю это эмоциональностью, — говорит Дмитрий.

Познакомившись с Павликом поближе, Дмитрий понял, что тот не испытывает дисфории по поводу своего биологического пола, мальчик считает себя мужчиной и говорит о себе в мужском роде. Его перепады настроения и замкнутость, на которые жаловалась Ольга Васильевна, связаны с продолжительным конфликтом с матерью. Ей не нравится, как Павлик изменился: стал увлекаться макияжем, подписался на блогеров по мейкапу, начал краситься сам, фотографироваться и выкладывать фото в своих аккаунтах в соцсетях. Она кричала на него, могла ударить, Павлик отвечал, начиналась драка, мать грозилась отдать его в детский дом или психбольницу.

— Она его называет пидором, а он её — обсоской *** (долбаной), вот так они друг друга и обзывают. Потом дерутся, она выставляет его из дома, — объясняет Дмитрий. — У него просто язык не поворачивается рассказать об этом, а она мне это всё выливает.

За год работы Дмитрий видел мать Павлика пару раз, когда она приходила в школу по его просьбе. Потом женщина перестала отвечать на его звонки.

Классный руководитель пробовал отправить Павлика к школьному психологу, но у того нет времени на глубокую работу ни с ребёнком, ни с его матерью. В школе слишком много детей, и он может уделять мальчику несколько минут в неделю.

Эти смешочки в учительской по поводу Павлика были всегда

По словам Дмитрия, директор школы знает о ситуации в семье и старается поддерживать Павлика, всегда спрашивает, как у него дела, завуч по внеучебной работе оберегает и курирует его.

— Поэтому я был удивлён, когда услышал от социального педагога о том, что Павлик не должен учиться в школе.

Паша почти не общается с парнями из класса, но те его не обижают. Дружит с девчонками, на технологию тоже ходит с ними. В школе нельзя выбрать между технологией для девочек и для мальчиков, и Павлик просто нарушает правила. Учительница по технологии относится к этому с пониманием, но не все преподаватели такие.

«Молодые преподаватели относятся к ЛГБТ либо нейтрально, либо сдержанно негативно: главное, чтобы меня не трогали, — рассказывает Дмитрий. — Они ведут себя так, как будто этого не существует. Среди старшего поколения я вижу яркий негативизм. Вообще, эти смешочки в учительской по поводу Павлика были всегда: типа, ну что, он определился уже? В этом году, к счастью, такого уже нет, потому что я никак такие шутки не поощрял».

Психолог Мария Наймушина вела курсы по повышению квалификации для педагогов и психологов с 2013 по 2019 год. Она говорит, что благодаря закону о запрете нетрадиционных отношений среди несовершеннолетних, с 2013 года ненависть к ЛГБТ начала пропагандироваться на государственном уровне.

— И если раньше кто-то имел шансы не знать, кто такие ЛГБТ и как к ним относиться, то теперь знают все, — замечает Мария.

Психолог считает, что закон имел отсроченный эффект, первое время о нём было известно, в основном, в активистской среде. Учителя стали задавать вопросы совсем недавно, спустя несколько лет после вступления закона в силу:

— Спрашивают примерно следующее: Мария Владимировна, а вот сейчас у нас мальчики стали брить виски и носить хвостики, не значит ли это, что они станут геями?

Более продвинутые интересуются, что делать, если кто-то из учеников выглядит или ведёт себя, как ЛГБТ. Самые смелые спрашивают, как с ними разговаривать. По наблюдениям Марии, в лучшем случае учителя реагируют на ЛГБТ-ребёнка игнорированием (из-за мнения, что любые упоминания ЛГБТ — это пропаганда), в худшем случае — неприязнью. Неприязнь проявляется в виде открытой агрессии: «Ну что, в какой цвет нынче волосы покрасила, Иванова?» или «А ты, Смирнов, волосы только на голове красишь?». Или в пассивной форме без перевода на личности: «А вот этих вот всех, вы знаете кого, надо в газовые камеры сгонять».

— Я уже не говорю о дискриминации вроде туалетов для транс-ребят и транс-девушек, потому что есть ситуации, когда они, целый день находясь в школе, вообще не ходят в туалет. Не потому, что не хотят, а потому, что если пойдут в мужской, то изобьют, если в женский — вызовут к директору.

«Мальчик с розовыми волосами считается опаснее тех, кто ворует или принимает наркотики»

Осенью 2019 года в школу, где работает Дмитрий, как и во все другие в Пермском крае, внедрили систему наблюдения за всеми детьми под названием «Траектория». В поисковике найти сайт нельзя, войти в систему можно только под индивидуальным логином и паролем. «Траекторию» заполняет классный руководитель на каждого отдельного ребёнка, так выявляют детей из группы риска, требующих особого внимания и поддержки со стороны. Для таких детей составляется ИПК — индивидуальная программа коррекции.

«Я увидел, что в карте Павлика соцпедагог сделала пометку к индикатору о деструктивных группах: „Причисляет себя к ЛГБТ“, хотя в списке деструктивных групп такой категории нет. Для меня это дискриминационная практика, потому что, кроме преподавателей, доступ к „Траектории“ есть и у других ведомств, например, полиции или комиссии по делам несовершеннолетних».

Мария Наймушина говорит, что школьные психологи и социальные педагоги только формально связаны этическим требованием о неразглашении и конфиденциальности, и поставлены в очень неудобную позицию, в которой, с одной стороны, должны соблюдать конфиденциальность, с другой стороны, если с ребёнком что-то случится, виноваты будут они.

— В итоге об особенностях ребёнка становится известно, в лучшем случае, нескольким людям, в худшем — всей школе. Начинаются разборки, вызывают родителей. Дети боятся рассказывать о себе даже тем взрослым, которые в принципе могут отнестись к ним адекватно.

В Министерстве образования Пермского края сообщили, что в первую очередь «Траектория» нужна для того, чтобы наладить взаимодействие между ведомствами для профилактики и выявления детского и семейного неблагополучия.

У родителей детей не спрашивают разрешения на сбор данных: в ведомстве пояснили, что этого не требуется. Опрошенные нами учителя подтвердили, что им запрещено рассказывать о системе родителям.

«Я не против „Траектории“, но она не достаточно эффективна, — говорит одна из педагогов. — Она будто бы создана для подстраховки классных руководителей. Как только ребёнок совершит что-либо, сразу проверяют „Траекторию“, и слава учителю, если у этого ребёнка уже есть индикаторы, значит, он смог выявить отклонения, молодец».

Данные на ребёнка продолжают собирать, даже если он уходит из школы после девятого класса и поступает на средне-специальное. В случае, если ребёнок выпускается после 11 класса, его карта архивируется.

«В целом „Траектория“ выглядит, как полезная инициатива, потому что сбор информации был и до этого, но менее централизованный, — говорит юрист Анна Плюснина. — Возможно, это действительно поможет выявить детей, которые находятся в зоне риска. Но собирать данные и давать доступ к ним другим органам можно только с письменного согласия родителей или представителей».

Законна ли запись соцработника о принадлежности Павлика к ЛГБТ, зависит от того, как эта информация будет использоваться дальше:

«Если, условно, вызовут родителей и скажут „о какой ужас, срочно сделайте ребёнка нормальным“, то это плохо и незаконно. Если же информация будет использоваться, как одна из характеристик, которая может являться основой для буллинга, и к таким ребятам будет оказываться дополнительное позитивное внимание, то, возможно, это хорошо».

Дмитрий рассказывает, что в их школе учатся действительно проблемные ребята: есть дети из очень бедных семей, которые воруют, есть дети, которые курят или принимают наркотики. Но соцпедагог считает мальчика с розовыми волосами опаснее их всех.

— Он слишком непонятен и выделяется. Потому что они своровали и затихли, а он якобы долго копит в себе негативную энергию, а потом всех перережет. Соцпедагог считает, что такие дети в конце берут оружие, приходят в школу и всех убивают. Поэтому Павлика нужно «выдавить» из школы, создать все условия для того, чтобы он не учился. Поэтому хорошо, что ему ставят двойки, что он что-то не сдаёт, что он не успешен. Что будет дальше конкретно с этим мальчиком, я не представляю.

Дети просто хотят услышать правду о том, что происходит

Дмитрий никогда не видел, чтобы Павлика в школе обзывали или травили сверстники. У современных детей, говорит он, обострённое желание всех принимать. Если пять лет назад, когда Дмитрий только начал преподавать, за то, что ты отличаешься от других, могли и побить, то сейчас наоборот. «Я не такой, как все, и мне с этим ОК» — это мощный тренд среди подростков.

В начале 2020 года Дмитрий решил спросить у своих учеников, о чём они сами хотели бы узнать на уроках, потому что учебный план, по его мнению, не был ориентирован на интересы детей.

«Один класс мне сказал, что им интересно послушать об истории секс-меньшинств: как они жили раньше, как они живут теперь.

Я спросил:

— А почему вам интересно?

Они ответили:

— Ну, потому что нам никто об этом не рассказывает, а та информация, которую можно найти, чаще всего окрашена чем-то негативным, а это такие же люди, как и все мы.

И дети начали говорить про политическую ситуацию в мире на уроке литературы. Почему? Такое часто бывает, когда у тебя с детьми доверительные отношения. Они просто хотят услышать от тебя правду о том, что происходит. Неважно, относится это к твоему предмету или нет. Некоторые родители почему-то считают, что если ты об этом заговоришь, то у ребёнка появится страшнейший интерес, и он точно станет геем. То есть, как будто это какое-то заболевание. А детям просто интересно, они очень ценят, когда им рассказывают честно о чём-то подобном».

Дмитрий отмечает сразу две тенденции: большую бытовую гомофобию, которая проявляется в виде сплетен в учительской и гомофобных шуток среди учеников, и одновременно «страшнейший» интерес у школьников не только к теме ЛГБТ, но к сексуальному воспитанию вообще.

«Уроков сексуального просвещения нет, есть только уроки гигиены, где девочкам рассказывают про прокладки, а мальчикам — про дезодоранты, — рассказывает Дмитрий. — В конце устраивается конкурс, где мальчик может выиграть дезодорант, а девочкам всем раздают прокладки. Эти конкурсы проходят отдельно, считается, что мальчикам не нужно знать про прокладки, а девочкам про дезодоранты. Ни про презервативы не рассказывают, ни про планирование семьи, ни про раннюю беременность, про это вообще ничего нет. Как будто бы никто не занимается сексом, и дети появляются почкованием».

Дмитрий планирует сдержать обещание, но пока не решил, как будет рассказывать ребятам о ЛГБТ, скорее всего, «мимоходом, через миллион оговорок»:

— Я же не знаю, как они будут обсуждать эту тему с родителями или другими учителями, — поясняет он. — Статья о пропаганде очень образно написана. Неясно, где ты занимаешься пропагандой, а где — преподаёшь. Ну и ЛГБТ в школе негласно приравнивается к маргинальным группам, в школе их не изучают.

Согласно Постановлению Конституционного суда РФ от 23 сентября 2014 г. N 24-П, сам по себе запрет пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних не исключает подачу соответствующей информации в нейтральном (просветительском, художественном, историческом) контексте, объясняет юрист Анна Плюснина. Такое информирование, если оно лишено признаков пропаганды, может осуществляться с привлечением специалистов — педагогов, медиков, психологов.

Таким образом, педагоги имеют право разговаривать с детьми о гомосексуальности, бисексуальности, трансгендерности, но в нейтральном контексте. Это значит, что нельзя давать положительные или отрицательные оценки, навязывать информацию, которая может вызвать интерес к таким отношениям.

Психолог Мария Наймушина согласна с мнением юриста, но не советовала бы учителям проводить секс-просвет про ЛГБТ в классах. Закон сам по себе неадекватный, говорит она, потому что там не пояснено, что такое пропаганда и что такое нетрадиционные сексуальные отношения:

— Оральный секс в супружеской паре — это традиционные или нетрадиционные отношения? В гетеросексуальной? А в гомосексуальной? То есть, вообще ничего непонятно в этом законе. Он в принципе не применим к реальности.

Кроме того, Мария говорит, что закон противоречит научным данным, согласно которым уже больше 20 лет гомосексуальность и бисексуальность рассматриваются как нормальные варианты развития сексуальности; то есть ими нельзя «заразить» или «запропагандировать». В новой редакции международной классификации болезней (МКБ 11) из перечня заболеваний исключена и трансгендерность. Заболеванием же считается желание человека исправить свою гомо- или бисексуальность.

Индивидуальная беседа, когда педагог говорит наедине с учеником о том, что с ним происходит, о его гомосексуальности, не может считаться пропагандой. При этом учителю не стоит говорить, что «геем быть классно».

— Я думаю, что если захотят привязаться к педагогу, то ему за слова «быть геем — это нормально» могут пришить и пропаганду, и всё, что угодно, — считает психолог. — Я всегда говорю, что это ваше внутреннее решение: готовы ли вы оставить ребенка один на один с его проблемой и самим быть в безопасности. Но при этом они будут жить с тем, что этот ребёнок, например, что-то с собой сделал.

Была девочка-отличница, длинная коса, а сейчас — что это за фрик вообще?

Девятиклассник Матвей предпринимал попытки суицида трижды, но «ни разу не получилось». На вопрос, что стало причиной, отвечает, что в первый раз поругался с мамой и отчимом (они начали чаще пить), во второй раз — из-за ссоры с друзьями, в третий — «тоже что-то такое было». Матвей — трансгендерный парень, он живёт с мамой и отчимом в центре Перми, учится в гимназии.

— С мамой отношения более-менее, с отчимом часто ругаемся. Он считает, что я неправильно воспитан. Одно время называл меня педиком, сейчас просто кричит, что я для него либо баба, либо — никто.

Матвей всегда больше общался с парнями, постоянно с кем-нибудь дрался: на палках, на кулаках, чаще всего один против всех. Когда понял, что не чувствует себя девушкой, сам постриг себе волосы и очень переживал, что стала расти грудь. Сейчас перед выходом из дома он утягивает её эластичным бинтом.

— Дома я старался говорить о себе без местоимений, без глаголов прошедшего времени, чтобы не палиться. Когда мама увидела меня без косы, то начала кричать, что рожала меня девочкой.

В классе Матвея не обижают, старшеклассникам на него «параллельно». Друзья, с которыми он гоняет футбол, сначала его не принимали, но он им всё объяснил, и они стали обращаться к нему в мужском роде. Компания парней из соседней школы угрожала побить и «изнасиловать его, чтобы исправить», но до этого не дошло.

— Иду я по району, и мне начинают в спину орать, что я лесбиянка или лучше бы был лесбиянкой, что меня надо трахнуть. Просто орут, но не нападают.

Матвей говорит, что может за себя постоять, если надо подраться, может и подраться: «С этим проблем нет».

Год назад в школу, где учится Матвей, пришла работать новый психолог. Тая наблюдает за Матвеем и несколько раз консультировала его. Она подтверждает, что ребята из их школы его не травят, «дружат и спокойно взаимодействуют»:

— Матвей переодевается в мужской раздевалке, в команде — тоже больше с мальчишками, фотки — только с мальчишками. С девочками он тоже нормально общается, даже пытается кокетничать.

Травлей Матвея занимаются исключительно учителя, говорит она. Раньше Матвей хорошо учился, участвовал в олимпиадах, «всегда вывозил класс» в творческих конкурсах. А несколько лет назад сильно изменился: подстригся, стал носить мужские джинсы и худи, замкнулся и стал агрессивным. Естественно, не всем учителям это понравилось.

Не надо тут пропагандировать

— Страшно зайти в учительскую, — рассказывает Тая. — Они (педагоги), как базарные бабы с семечками, постоянно его обсуждают: что с ним стало? Была девочка-отличница, длинная коса, музыкальную школу окончила на одни пятёрки, а сейчас — что это за фрик вообще?

Учителя останавливают Матвея в коридоре и ведут с ним длинные разговоры о том, чтобы он выглядел, как полагается девочке, и вообще стал обратно нормальным.

— Не думаю, что это буллинг с их стороны, они просто пытаются наставить его на истинный путь.

Классная руководительница в старших классах, которая преподает математику, продолжает называть Матвея паспортным именем. Он говорит, что ей без разницы, и она делает это при всех:

— Кроме того, классная постоянно на нас орёт, — рассказывает Матвей. — Она нам как-то заявила, что есть чисто мужские и чисто женские занятия, что секс до брака — это грех. Пропагандировала религию на уроках математики. Постоянно на меня наезжает, что я девочка и должен себя вести, как девочка.

Тая была свидетелем ещё одного случая: Матвей шёл по коридору во время перемены, а учительница английского языка, решив с ним поздороваться, громко крикнула:

— Здравствуй, Айгуль!

Матвей помнит этот момент и считает, что «англичанка» сделала это специально: она прекрасно знает, что он просит всех обращаться к нему по имени «Матвей». Когда Тая пыталась поговорить с теми учителями, кто проявлял по отношению к Матвею трансфобию или вел себя некорректно, ей указывали на место и просили больше «тут не пропагандировать».

Учительница из начальной школы стала первой, кто принял Матвея. Мальчик приходит к ней каждую перемену, помогает проверять проверять тетради, если она не успевает. Они пьют кофе и много беседуют:

— Я как-то рассказал ей, объяснил всё, она сказала, что для неё это психическое отклонение, и ей тяжело такое принять. Но она приняла и теперь говорит обо мне в мужском роде.

Учитель по ОБЖ тоже относится к Матвею, как к мужчине, и «жмёт руку при встрече». Хотя, по рассказам мальчиков, он часто высказывается против ЛГБТ:

— Пусть он иногда и говорит гомофобные реплики, но на самом деле он не гомофоб. Он мне объяснил, что ему всё равно, главное, чтобы не было всяких гей-парадов.

***

Матвей планирует уйти из школы после девятого класса и устроиться в «Макдональдс», в летние каникулы он там подрабатывал. Мечтает съехать от родителей и жить отдельно. Когда появятся свои деньги, начнёт принимать гормоны. Пока шла работа над материалом, в школе, где учится Матвей, сменился директор, и психолога Таю уволили, потому что «она не справлялась с нагрузкой». Теперь Тая ищет новую работу.

Павлик продолжает развивать свой блог по мейкапу и рисует комиксы. Он надеется стать стилистом, когда вырастет. Дмитрий старается и дальше поддерживать Пашу, по его словам, соцпедагог пока оставила мальчика в покое и переключилась на других, «более проблемных» ребят»: кого-то из их школы подозревают в распространении наркотиков.

***

Читайте также:

Дноклассники. История Кирилла: «Из-за того, что я был геем, меня гнобила вся школа»

Разбор на тему, что такое школьная травля и кто в ней виноват, и карточки о том, что делать, когда ребенка травят в школе

Истории о том, как живут пермские однополые пары с ребёнком

«Здравствуй, школа!» В Перми ученицу гимназии братьев Каменских отстранили от уроков из-за розовых волос