«Херня закончилась, теперь к делу»: история Анархо-экологического сопротивления

Но всё это мелочи по сравнению со случаем 2005 года — тогда на городской эспланаде перед Законодательным собранием появилась виселица сразу с пятью петлями, предназначенными для пермских чиновников. К ней вёл коридор из факелов, а впоследствии она была торжественно сожжена — свидетели говорят, что зрелище было эпическим и действительно устрашающим. Эту виселицу при помощи местных троцкистов возвели бойцы Анархо-экологического сопротивления — одной из самых радикальных художественно-политических группировок, существовавших в Перми с 2003 по 2007 год. В то время по яркости с ними могли сравниться разве что национал-большевики, с которыми у пермских анархистов, как ни странно, было очень много общего. Спустя 15 лет журналист Иван Козлов реконструирует историю АЭС и пытается понять, как оно стало возможным и почему закончилось.

Часть 1. Прикольнее, чем троцкизм

Мы с Романом Юшковым встречаемся в небольшом офисе Пермского регионального правозащитного центра, в котором он работает. Встречаемся впервые за семь лет, прошедших с тех пор, как мы перестали общаться. Юшков — известный пермский активист, эколог, журналист и писатель — всегда придерживался националистических взглядов, а в начале десятых годов вообще ударился в национализм «климовского» толка, замешанный на конспирологии и евгенике. В результате он отвратил от себя значительную часть местного сообщества, лишился работы в Пермском Университете, где долгие годы был доцентом кафедры биогеоценологии, едва не был осуждён по статье о реабилитации нацизма и получил два года условно по пресловутой статье 282. Последний приговор был вынесен ему в ноябре прошлого года — пока шло разбирательство, Юшков попытался заручиться поддержкой местного союза журналистов, но вместо неё получил от бывших коллег только обвинения в провокаторстве.

За последние пару лет мы пару раз переругивались с Юшковым в «Фейсбуке», но несколько месяцев назад все его аккаунты в этой соцсети забанили навсегда, и я совершенно потерял его из вида, поэтому плохо представлял, чего ждать от этой встречи. Роман, впрочем, встретил меня очень радушно. По закону жанра здесь просится какая-нибудь фраза вроде «в его теперешнем облике мало что напоминает о безбашенном прошлом уличного активиста», но это было бы неправдой. Сегодняшний Юшков почти не изменился: и живая мимика, и темпераментная речь, и радикальный взгляд на мироустройство — всё выдаёт в нём памятного мне по середине нулевых возмутителя спокойствия в чёрном берете, икону местных неформалов и общественников, акциониста и пассионария, способного при случае ввязаться в потасовку. Сегодняшнее маргинальное положение его, похоже, не сильно огорчает — в конце концов, именно маргиналом он всегда и был.

В Перми принято считать, что Роман Юшков был не только самым активным участником Анархо-экологического сопротивления, но и его отцом-основателем. Это не совсем так: АЭС в 2003 году создал его однофамилец, Никита Юшков, а Роман присоединился к организации спустя пару месяцев. Это позже один Юшков уедет в Израиль на ПМЖ, а другой чудом избежит преследования за отрицание Холокоста, а пока различия между ними не такие явные. Оба они на момент начала нулевых — выходцы из местной троцкистской тусовки.

В то время тридцатилетнего Романа Юшкова живо интересовало происходящее в среде левых неформалов. До сих пор экологические и социальные проблемы Перми были скорее предметом его научного интереса, а вот первые публичные акции он стал проводить именно в содружестве с троцкистами — с Революционно-рабочей партией и Анастасией Мальцевой, на тот момент известной под изящным псевдонимом Хрустальная — по названию одной из улиц в Рабочем посёлке. Например, вместе они пытались сберечь от сноса один из последних в Перми домов с мезонином — Роман узнал, что улица Екатерининская, на которой он находился, с 1920 по 1928 год называлась улицей Троцкого, и под это дело привлёк пермских троцкистов к градозащите.

Примерно тогда в этой тусовке стал формироваться свой кружок по интересам, в которой входили Никита Юшков, Александр Резник и другие молодые активисты.

«Мы сошлись, — вспоминает Никита, — стали устраивать акции против реформ, против войны в Чечне, ещё что-то делали. Но я довольно быстро понял, что анархизм мне ближе, чем троцкизм — наверное, сыграло свою роль то, что тогда в моде было движение антиглобалистов. Нам хотелось замутить что-то подобное, РРП стала для нас чуждой. Да и вообще казалось, что анархизм прикольнее, чем троцкизм, хотя на тот момент я не мог объяснить себе, почему именно».

В это же время он познакомился с Антониной Нелегаловой, племянницей Романа Юшкова — и вместе с ещё несколькими единомышленниками они создали АЭС.

«Как-то я пожаловалась Роману на бессмысленность существования, — вспоминает Нелегалова, — и он позвал меня на троцкистские встречи у Анастасии Мальцевой. При всём идеологическом несогласии с ней, это выдающийся человек, который способен как-то совладать с несправедливостью. Там, в маленькой комнате в Рабочем посёлке, собирались люди, желающие изменить мир, и не все из них разделяли троцкистские взгляды. Одним из них был эколог Александр, другим -анархист Никита. Угадайте теперь, откуда взялось название Анархо-экологического сопротивления?»

Со временем многие люди, желающие изменить мир, сменили троцкизм на анархизм, а комнатку в рабочем посёлке — на комнатку в ПГУ, и стали собираться там. В основном на их собраниях обсуждались разные теоретические и исторические вопросы, но скоро к ним присоединился Роман Юшков, который разглядел в молодой организации (на тот момент в собраниях участвовало по нескольку десятков человек) серьёзный потенциал. Роман был человеком действия, поэтому с его приходом многое изменилось. Подростковые речи об анархизме он слушал с откровенным пренебрежением:

«Выступает какой-нибудь длинноволосый юноша, говорит о ценностях анархизма и прочем таком. Затем выхожу я и говорю: „Ну всё, херня закончилась, теперь к делу“. Собственно, самое важное, что я для них тогда сделал — показал им их конкретного врага».

Часть 2. «Капитализм — дерьмо»

На тот момент в Перми уже несколько месяцев обсуждалась произошедшая летом 2002 года катастрофа в посёлке Юго-Камском — дизельное топливо тогда вылилось из дырявой трубы, отравило ближайший пруд и попало в поселковый водозабор. ЛУКОЙЛ, в ведомстве которого находился аварийный нефтепровод, тогда не принял необходимых мер по ликвидации последствий, в результате чего ситуация очень долго оставалась критической. Именно он и стал тем самым врагом, вокруг которого сплотилось молодое АЭС. Надо признать, что врага Роман выбрал идеально: в борьбе с ЛУКОЙЛом отразились все идейные установки анархо-экологов, которые до того момента ещё не были ни сформулированы, ни тем более выстраданы: от ненависти к корпорациям и крупному капиталу до заботы об экологии и поддержки незащищённых слоёв населения.

Тогда АЭС впервые громко заявило о себе, проведя акцию «ЛУКОЙЛ, ты убийца!». Активисты вместе с жителями Перми, недовольными ситуацией в Юго-Камском, прошлись процессией по центральной городской улице и остановились у офиса ЛУКОЙЛа, под окнами которого провели нарочито шумный митинг.

— Это была не только первая наша серьёзная акция, — вспоминает Никита Юшков. — Но и, кажется, первый в Перми митинг с начала девяностых, в котором участвовало больше ста человек. А ещё это была первая акция, в которой против нас применили чёрный пиар — журналисты специально опрашивали несведущих и случайных людей, чтобы наша акция выглядела каким-то сумбуром.

— Вообще, — справедливо замечает Роман, — раньше действовали как-то тоньше, против нас всё время что-то выдумывали, сейчас так уже не делают.

Действительно, в те годы власти ещё не сообразили, что протестные акции можно просто разгонять или запрещать, поэтому старались действовать по ситуации. Поскольку никаких общих правил и схем не существовало, иногда всё это принимало совершенно шизофренический оттенок. Например, на одной из протестных акций напротив офиса ЛУКОЙЛа к митингующим присоединилась толпа каких-то бонов — лысых и одетых в бомберы, но при этом обёрнутых в бирюзовые кришнаитские юбки. Боны-кришнаиты махали флагами СПС и раздавали листовки этой партии — кажется, тогда никто так и не понял, что за безумие это было.

На другой массовой акции к колонне протестующих анархо-экологов присоединились гиперактивные студенты, которые стали громко ратовать за безопасный секс, а интересующимся зрителям, по возможности оттесняя митингующих, раздавали бесплатные презервативы.

Этого глума в АЭС уже не стерпели. 1 апреля 2004 года анархо-экологи провели у здания мэрии хэппенинг под названием «Мы возвращаем вам ваши презервативы». Как раз тогда в местной активистской среде засветился одиозный блогер Антон Толмачёв, который пообещал подогнать участникам акции гелия, чтобы надутые презервативы весело летали по фасаду мэрии, а не просто висели на верёвках. Антон исполнил обещание и стал надувать презервативы во дворе за магазином «Мелодия», но милиция почти сразу изъяла баллон, поэтому анархо-экологам пришлось надувать презервативы ртом. Это было чуть менее зрелищно и сильно затянуло процесс, но до того, как всех свинтили, им всё-таки удалось привязать к зданию несколько экземпляров.

Многие акции АЭС были исполнены в духе художественного акционизма, но не пренебрегали они и форматами, проверенными временем: могли, например, по случаю приковать себя к дверям административного здания, а как минимум трижды совершали ненасильственный захват кабинетов чиновников разного уровня.

Большая часть подобных акций состоялась в середине нулевых — уже после того, как в августе 2004 года московские национал-большевики вторглись в здание Минздрава на Неглинной, выдворили оттуда часть сотрудников и заблокировали двери нескольких кабинетов. Суд, который состоялся в декабре того же года, приговорил семерых активистов к пяти годам лишения свободы — наказание, которое тогда казалось беспрецедентно суровым. Эта акция широко обсуждалась по всей стране и, конечно, местные активисты сделали из неё соответствующие выводы.

«Я считаю своей заслугой, — рассуждает Юшков, — что за время существования АЭС никто не сел. Аресты были, но не было серьёзных сроков. Перед каждой акцией я тщательно инструктировал участников о том, что и как можно делать. Мы старались не наносить ущерба, потому что это был бы квалифицирующий состав: мы завешивали портрет Путина чёрным флагом, а не выкидывали в окно, как это сделали нацболы, мы не баррикадировали помещения, оставляя проходы свободными, и так далее».

Так что участники АЭС всегда соблюдали баланс: их акции оставались радикальными, но при этом с точки зрения закона придраться часто было не к чему. Чего стоит, например, уже упомянутая акция с подожжёнными виселицами. Сегодня бы в ней наверняка углядели какое-нибудь разжигание вражды или неуважение к власти, но в те времена законодательство ещё было мягче, поэтому ничто не помещало активистам установить на пермской эспланаде эшафот, к которому вёл коридор из факелов. Под это дело Юшков специально привлёк пиротехника, поэтому горело всё идеально, а вот с установкой виселиц возникли проблемы — никто из юных участников АЭС не мог с этим справиться, поэтому к делу были привлечены коллеги из Российской коммунистической рабочей партии, которые быстро возвели перекладины, попутно ругаясь на бытовую неприспособленность анархистов. Зато этот опыт показал, к какой политической силе стоит обращаться, когда виселицы на площадях потребуются вновь, а к какой не стоит.

Вообще, большую часть нашего с Юшковым разговора занимает именно перечисление акций, которых за три года активной деятельности АЭС они организовали несколько десятков: демонстраций, митингов, пикетов, перфомансов, интервенций, актов граффити-вандализма и прочего. Были даже два театрализованных представления, одно из которых — «День независимости от США» — чудом сохранилось на видеозаписи.

«А ещё, например, активисты тогда могли провести импровизированный „захват автобуса“, — продолжает рассказывать Юшков. — Они целой толпой заходили в автобус на Перми-II, и, когда тот трогался, начинали раздавать листовки и кричать: „Товарищи! Автобус национализирован! Платить за проезд не нужно!“ Иногда автобус просто продолжал ехать, а иногда водителю всё это надоедало, он останавливался, и тогда активисты орали: „Товарищи! Автобус превращается в стационарный штаб анархо-экологического сопротивления!“»

Важным направлением деятельности АЭС, помимо прочего, была защита городской архитектуры и истории. Например, они были первыми, кто ещё в июне 2003 года защитил от возможного сноса пресловутую дачу Синакевича — тогда общественная кампания привела к тому, что потенциальные застройщики участка отказались от своих планов. А ещё они вместе с краеведом Владимиром Гладышевым проводили раскопки на Егошихинском кладбище, отыскивая и извлекая из-под земли самые интересные и старые надгробия.

Но, вероятно, самым большим достижением АЭС за всю их историю стал «антиракетный» лагерь, организованный летом 2004 года.

Часть 3. Сжигайте ракеты в своих кабинетах

Начиная со второй половины 2003 года, в правобережной части Перми, на территории Кировского завода, стали утилизировать твёрдотопливные двигатели межконтинентальных баллистических ракет РС-22. В США в тот момент тоже сжигали ракеты аналогичного класса, но делали это по технологии гидроразмыва, гораздо более экологичной и безопасной. В Перми на подобные инновации не заморачивались. По данным экологов, программа утилизации не прошла государственную экологическую экспертизу, да и не могла бы её пройти: независимые исследования показывали, что в периоды утилизации ракет предельно допустимая концентрация паров соляной кислоты в воздухе Кировского района увеличивалась в двадцать раз.

Всё это приводило анархо-экологов в ярость, потому что экологическая повестка снова смешалась с антиглобалистской (утилизация происходила под контролем американских структур). Они расписали город лозунгами вроде «Нет сжиганию ракет» и «Сжигайте ракеты в своих кабинетах», а под девизом «Покажи депутатам свою ракету» провели под окнами администрации акцию, в ходе которой действительно сожгли приличных размеров муляж, нашпигованный (для большей вони и дымности) автомобильными шинами. Кампания скоро приобрела федеральный масштаб, и АЭС решилось на организацию международного экологического лагеря прямо у стен Кировского завода.

«Самое интересное было, конечно, в этом лагере, — рассказывает Тоня Нелегалова. — К нам приезжали люди со всей России, Белоруссии и даже Бразилии и Германии. В том числе историк и теоретик анархизма Пётр Рябов, статьи которого мы читали в журнале „Автоном“. Нас очень вдохновляла великая Лидия Степановна Попова из союза „За химическую безопасность“. Были местные жители, которые подкармливали лагерь. Кто-то помогал печатать листовки, кто-то собирать подписи. Поддержка была ощутимая, но за стенами завода продолжали сжигать ракетное топливо. Под конец лагеря в знак протеста планировалась акция по перекрытию камского моста — огромными заполненными цементом бочками, внутри которых хитро заковывались руки людей, так что добраться до них и расковать было очень сложно. Но потом, когда все уже было готово, большинство зассало, и она не состоялась. Я, конечно, была в числе радикального меньшинства».

Нелегалова тогда была лидером АЭС — во всяком случае, так обозначался её статус в СМИ, в том числе в большом интервью, которое она вместе с другими участниками движения дала Андрею Бабицкому для радио «Свобода»:

— В публичном пространстве каждый раз приходилось объяснять, что анархизм — это не хаос и разрушение, а самоорганизация, свобода и равенство. В тот период меня назначили председателем АЭС, чтобы подписывать бумажки и обращения, потому что остальные товарищи отказались. Но все решения, естественно, принимались на собраниях если не консенсусом, то голосованием.

Роману Юшкову, которому, по сути, ни на каком этапе деятельности так и не стали близки анархистские идеи, вся эта история с консенсусом казалась не то смешной, не то раздражающей. Многие анархисты, приехавшие в лагерь впервые и не знакомые с пермской спецификой, отвечали ему взаимным раздражением — им было непонятно, почему в Перми анархистами рулит авторитарный лидер.

— У них ведь даже голосование считается чем-то авторитарным, — со смехом говорит Юшков, — нужен консенсус. То есть, это беседа, по результатам которой все должны сойтись на одной точке зрения. И она может длиться часами, пока последнему несогласному не надоест или он не пойдёт спать. Поэтому в какой-то момент мне, скрепя сердце, отдавали это право: «А, чёрт с ним, пусть решает, лишь бы побыстрее».

Роман, действительно, решал, и его решения довольно быстро стали греметь на всю Пермь. Он организовывал вылазки и интервенции, которые предпринимали участники лагеря. Если в первые дни лагеря, который функционировал два месяца, местная милиция не обращала на него внимания, то ближе к концу поняла, с чем имеет дело, и стала засылать провокаторов, которые создавали в лагере конфликты — с одним из таких Юшкову пришлось вступить в драку.

Анархо-экологи тем временем успешно организовывали митинг за митингом, требуя свернуть программу утилизации.

— Впервые за всё время на улицы вышли реальные люди, настоящие жители Закамска, которые митинговали, даже дрались с ментами, — вспоминает Алексей Траньков, российский блоггер и публицист, который в то время ещё жил в Перми, помогал АЭС с печатью агитматериалов и снимал фильм про Романа Юшкова. Материалы к фильму, правда, пропали самым досадным и необъяснимым образом, но остался трейлер и несколько небольших фотографий.

Опыт АЭС и, в частности, опыт «антиракетной» кампании Траньков считает определяющим для всей последующей политической жизни города:

«Для Перми это было первое сильное выступление такого рода. После того, как прошёл весь этот движ, пермяков научили, по сути, выходить на улицы. До этого никаких протестов не было, а тут люди поняли, как в жизни-то бывает».

При этом из всех отснятых и утерянных материалов ему ярче всего запомнилось не то, что происходило непосредственно в лагере, а попытка анархо-экологов прорваться на пресс-конференцию по вопросу сжигания ракет, в которой участвовал только-только вступивший в должность губернатор Олег Чиркунов и другие чиновники. Аэсовцев туда, естественно, не пригласили, и они решили прийти самостоятельно. У дверей администрации собралась разгорячённая толпа, и это был один из немногих случаев, когда Юшков изменил собственному принципу минимизации ущерба — он рукой расколотил стеклянную дверь и был весь в крови. Здесь тоже не обошлось без провокаций, которые Транькову даже удалось заснять на камеру:

— Подошли какие-то два парня гоповатого вида, с бутылками пива, начали в разговоры вступать. Видимо, хотели пьяную драку имитировать или ещё что-то, но Юшков не повёлся. Я потом заснял, как они подошли к одному из ментов, а он на них орал и в машину запихивал: «Дебилы, ничего нормально сделать не можете».

Чиркунов тем временем просто уехал окольными путями, но установленное время митинга закончилось, и собравшихся стали крайне жёстко винтить.

«Там девочка была несовершеннолетняя, — добавляет Траньков, — и мент по фамилии Строгий, начальник милиции общественной безопасности, начал у неё флаг отнимать. Она не отдала флаг. И он тогда её начал просто ботинками по рукам *** [бить], с дикой ненавистью такой. А через некоторое время „Гарри Поттер“ второй вышел, я пришёл с подругой в „Кристалл“, а там Строгий с семьёй и детьми, весь из себя такой папаша заботливый».

— У меня есть артефакт — рассказывает Нелегалова о похожей акции, случившейся месяцем позже, — протокол о задержании за нападение на двух сотрудников ОМОНа. Получила я его на акции блокирования дверей администрации Пермского края, где эти самые сотрудники пытались оттащить человека, который был наглухо прикован к дверям, схватив его за волосы. Смотреть на это было невозможно.

Лагерь, тем не менее, простоял столько, сколько и планировали его организаторы — несмотря на все нападки и провокации.

Часть 4. Вторая волна

Большой анархо-экологический лагерь у стен Кировского завода стал началом «второй волны» деятельности АЭС. Никита Юшков уже уехал в Израиль, а на смену ему пришли новые видные участники — в том числе, юная неформалка Алёна Лаптева, общественная активистка Ксения Демакова и Дмитрий Островский. Последний в Перми более известен под ником Аспер — это в каком-то смысле культовый персонаж, который успел побывать во множестве городских тусовок, начиная с анимешной и заканчивая политической. В АЭС он, в противовес Роману Юшкову, воплощал хаотическое и экспрессивное начало. Громкий и гиперактивный, он быстро стал одним из тех персонажей, с которыми АЭС в принципе ассоциировалось в городских медиа. При этом попал он туда почти случайно. Аспер с малых лет искал, куда бы приткнуться, и ещё в школе, в 1994 году (ему тогда было четырнадцать) заинтересовался комсомолом, в который не успел попасть в силу возраста. На одном из учебных занятий культуролог Олег Лейбович посоветовал ему обратиться в обком КПРФ.

— А там и значок дают? — спросил Аспер.

Лейбович ответил утвердительно, и Аспер пошёл в обком. В обкоме сидели несколько человек, младшему из которых было на вид лет семьдесят.

— Здравствуйте, — сказал Аспер, — я слышал, что у вас тут можно в Комсомол вступить, значок получить.

— Давайте, присаживайтесь, поговорим. Разделяете ли вы идеи Маркса, Ленина?

— Ну я конечно это самое... но я вот слышал, что значок...

— Наши ребята занимаются полезной деятельностью, например, охраняют дискотеки, но скорее как дружинники, мы не называемся Комсомолом, это слово сейчас не принято говорить.

— А значок?

— А значков, к сожалению, пока нет.

Тут юный Митя Островский испытал фрустрацию и не задавался подобными вопросами следующие 10 лет, а потом закончил универ:

— Я страдал от того, что университет закончен, жизнь моя кончена, непонятно, что теперь делать — не на работу же идти. И тут я вижу плакаты «Если ты хочешь быть с нами, вставай под чёрные знамёна АЭС».

Довольно скоро он познакомился с Романом Юшковым и первым делом отправился в экологический лагерь. Там его впервые задержали и арестовали на трое суток.

«Там просто было: приходишь на митинг, приезжают менты, всех пакуют. А у них ведь подход определённый, они заточены под привычный контингент, и когда у них появляется кто-то новый и неизвестный, происходят разные коллизии. Для Перми тогда политические активисты, которые знали и законы, и свои права лучше любого мента, были ещё в новинку».

Островский вспоминает случай, о котором ему когда-то рассказывал Юшков. Однажды, на очередном митинге против ЛУКОЙЛа милиция задержала всех его участников, которых несколько часов держали в отделении, а затем выгнали, не предоставив никаких протоколов. После этого Роман с товарищами подал в прокуратуру жалобу за незаконное задержание. В ходе последовавшего разбирательства сторону МВД представляла девушка-юрист. Первым делом она сообщила:

— Bы говорите, что вас задержали и увезли. А вот у нас есть документы, согласно которым в этот день никого никуда не посылали, и никакие задержания не проводились.

Судья — исключительно для проформы — спросила, могут ли потерпевшие опознать кого-то из тех, кто их задерживал. Если бы она имела дело с обычными людьми, тут бы всё и завершилось, поскольку из особых примет милиционера обычный человек может назвать разве что милицейскую форму.

— Но она-то имела дело с анархистами! — торжествует Аспер. — Как на такой вопрос отвечает анархист? Анархист отвечает: «конечно, могу опознать». Вот начальник общественной безопасности города Перми полковник Строгий, вот его заместитель, вот проезжавший мимо на служебной машине глава МВД по Пермской области Игорь Орлов, вот оперуполномоченный Свердловского района капитан Сергей Прохоров.

— Таким образом, — вступал Юшков, обращаясь к девушке-юристу и завершая эту триумфальную многоходовку, — по вашим словам можно сделать вывод, что в городе действует банда преступников, которые без вашего ведома надевают милицейскую форму и похищают людей с улиц, а командуют этой бандой полковник Строгий и генерал Орлов?

Тогда задержанным аэсовцам даже выплатили какую-то компенсацию. Конечно, не все столкновения с милицией заканчивались для них так безоблачно. Асперу, например, дважды приходилось проводить по трое суток под арестом — без всяких последующих компенсаций. Каждый раз он брал от этой ситуации всё, что только мог:

«Я сидел трое суток без еды и без воды. Западло же у ментов хлеб принимать. Да и просто прикольно, честно говоря, когда ещё так поголодаешь? В нашем пермском спецприёмнике они же этого очень боятся. Там обычно сидят две категории людей — водители, которые вовремя не оплатили штраф, и наркоманы с алкашами. А тут появляются такие активисты и объявляют сухую голодовку. Ко мне всё начальство приходило и уговаривало чего-нибудь съесть, как будто бы я там реально умирал, хотя за трое суток мне даже пить-то не захотелось особо».

Перед вторым арестом (он был уже позже, в период массовых протестов против результатов парламентских выборов) какие-то нацисты передали в камеру Асперу книгу Солженицына, а вот в первый раз заняться ему было решительно нечем, и он развлекался тем, что писал на имя министра внутренних дел жалобы о нарушении прав заключённых, примерно такого типа: «Мне не дали мобильный телефон, на котором были часы, а я считаю, что для современного человека невозможность узнать время является пыткой, поскольку наша психика не может не структурировать время. А в связи с низкой инсоляцией в Перми и малой площадью оконного проёма установить время визуально не представляется возможным».

— Ко мне потом приходили, — радуется Аспер, — рекомендовали попросить с воли будильник, мол, мобильный нельзя, а будильник согласились поставить. В общем, прикольно, всем рекомендую попробовать посидеть в спецприёмнике и объявить голодовку.

Часть 5. Безумный карнавал

Аспера задерживали по делам АЭС не только в Перми, но и в Таганроге. Как-то он с сестрой ездил в Таганрог и познакомился там с местными марксистами, которые тогда как раз планировали операцию «Жесть». Операция заключалась в том, чтобы купить на базаре свиную голову, насадить её на штырь, обрядить в пиджак и подбросить к администрации Таганрога.

— Ну и что? — спросил Аспер.

— Ну и всё. Она там будет сидеть, а прохожие будут говорить «Вот это да, вот это лицо чиновничества».

В ответ на замечание Островского о том, что для акции сформулировать более внятную концепцию и обеспечить медийную поддержку, таганрогские соратники решили разделить обязанности: с них свинья, с пермяков — оргвопросы. В результате участники нацепили на чучело бумажку с надписью «Государственная власть» и не просто подкинули его, а остались ходить вокруг и собирать пожертвования в коробку с табличкой «На борьбу с государственной властью». Акция продлилась минуты четыре. За это время только один человек кинул в коробку десять рублей. Через минуту этот же человек вернулся, чтобы всех арестовать.

На самом деле, конечно, аресты были у многих участников АЭС, просто Аспер больше и веселее о них рассказывает — те же нацболы, по его замечанию, в то время сидели и за меньшее. Юшков вообще пребывал на сухой голодовке по семь суток (что особенно поразило тогда его соратников — выйдя из заключения, он в первую очередь подошёл к журналистам и дал им интервью, и только после этого попросил попить и выпил пятилитровую канистру с водой). Кроме того, многих анархо-экологов избивали в милиции и на акциях — через это прошли практически все, и, хотя никто, к счастью, не остался серьёзно покалеченным, были и крайне неприятные моменты.

Островскому однажды сломали ребро. Это произошло на одном из теннисных кортов, на которых в то время собиралась вся городская элита. Анархо-экологи попытались проникнуть туда с листовками, но почти всех их повязали ещё на подходе. А Аспера не повязали: в костюме смерти с косой он вырвался на корт и какое-то время бегал по нему, выкрикивая «Ракеты сгорают — пермяки вымирают!» В конце концов его поймали и серьёзно избили.

Но с наибольшим волнением он вспоминает другую акцию, которую они провели вместе с Ксенией Демаковой и ещё несколькими аэсовцами:

«Идея была в том, что мы в противогазах вбегаем в зал Законодательного собрания, где принимают очередной антинародный закон, орём „Химическая тревога!“, разбрасываем листовки и разбегаемся. В акции участвовали я и семь девочек — пацаны обычно ссут. Вышло очень эффектно, жаль у нас видеозаписей не осталось. Все мы, кроме Ксюши, были в противогазах, потому что ей нужно было кричать в мегафон, но пермские газеты всё равно написали, что в зал „ворвались пермские анархисты во главе с Романом Юшковым“».

Эта формулировка была неправильной во всех отношениях — во-первых, Юшков в этой акции не участвовал, во-вторых, никакого «главы» у АЭС на тот момент не было — как и формального членства в организации.

— АЭС — это всего лишь подпись под листовками, — поясняет Аспер, — а сами активисты могли одновременно хоть в десятках партий состоять. Мы сами, когда собирались напечатать какое-нибудь воззвание, подписывались десятком разных наименований. Но нас всё равно Евдоким Князев перещеголял, он подписывался двадцатью нацистскими партиями одновременно.

Евдоким Князев был, конечно, удивительным персонажем — и, хотя он не имел прямого отношения к АЭС, не рассказать о нём здесь невозможно, иначе будет не совсем понятно, какие странности ещё 15 лет назад могли происходить в сфере городского активизма и молодёжной политики. Князев был убеждённым нацистом и, по словам Аспера, прославился тем, что из всех правых организаций его выгоняли за предположительное сотрудничество с ФСБ. Когда Евдокима попросили из очередной такой организации, он попробовал наладить контакты с троцкистами: «В конце концов, вы — социалисты, я — национал-социалист». Троцкисты деликатно предложили ему обратиться к анархистам, которым вообще было наплевать, кого брать в ряды. Так и вышло.

— Ну, мы ему ответили в том духе, что если ты придёшь к нам на акцию, значит, в этот день ты будешь занят и не будешь резать чурок по подворотням, а это уже польза! — Аспер смеётся, очевидно, немного утрируя.

Тогда АЭС как раз планировало очередную акцию: её участники собирались демонтировать забор вокруг ТЦ «Карнавал» на Садовом, потому что забор был возведён незаконно и вообще мешал проходу граждан. Ломать или жечь его было бы чревато, лишних проблем с законом аэсовцы старались избегать, поэтому они решили прийти с отвёртками и просто разобрать забор на куски. Вспомнив о репутации Князева, они решили назначить встречу в соседнем квартале, не раскрывая конечный пункт назначения, но, когда подошли к забору, всё равно увидели там наряд милиции и минимум четыре съёмочные группы с телекамерами.

— Ну что ж, — пожимает плечами Островский, — не бросать же, раз начали. Давали Евдокиму отвёртку, он говорит «Да как-то стрёмно в первый раз, я лучше рядом постою». Мы берём отвёртки, откручиваем первый винт, менты тут же подбегают и пакуют всех, а Князев стоит где стоял. Больше он, вроде бы, не приходил к нам сотрудничать.

Впрочем, у АЭС и Князева всё же был ещё один опыт сотрудничества — незадолго до этой истории с забором, Аспер приглашал его на антифашистский митинг в качестве оппонента. Тогда на здании пермской синагоги кто-то нарисовал свастику по случаю дня рождения Гитлера, Юшков поручил Асперу написать об этом статью, но к его идее о митинге отнёсся прохладно. Островский решил всё делать сам. Позвал несколько десятков своих знакомых, позвал журналистов, позвал Князева, чтобы тот выступил и прояснил свою позицию.

«А потом мне ещё из ЛДПР позвонили, — вспоминает Аспер, — вы, говорят, антифашистский митинг организуете? Можно мы тоже придём с лозунгами „Мы за русских, мы за бедных“? В конце концов, одно дело делаем. Я говорю — ну ок, приходите, нам нужна посещаемость! Короче, это был самый смешной антифашистский митинг, потому что все выступавшие, даже убеждённые антифашисты, оглядывали зрителей и начинали говорить о проблемах русской нации. Туда ещё пришли какие-то боны, которые потом говорили, что нашли в толпе много соратников и что такое митинги надо делать почаще».

В общем, больше Аспер антифашистских митингов не организовывал. Но и на описанном митинге не случилось чего-то совсем уж из ряда вон выходящего: АЭС было уникально как раз тем, что не предъявляло никаких требований к своим активистам — любой желающий любой политической ориентации мог прийти и участвовать в акции. Многие участники, включая и Романа Юшкова, периодически подчёркивали, что идей анархизма они не разделяют и находятся здесь лишь в рамках тактического союза — при этом именно такие люди и составляли костяк организации, сидели в спецприёмниках, получали по голове в стычках с милицией, имели проблемы на работе и вновь шли на баррикады.

«Практически каждый день пребывания в АЭС напоминал какой-то безумный карнавал, — констатирует Аспер. — Ты никогда не знал, где проснёшься наутро и где будешь ночевать. Вроде бы ты уже взрослый человек, периодически работающий на серьёзных должностях в серьёзных организациях — например, инженером-программистом микроконтроллеров для насосов на нефтяных скважинах или инженером-энергоаудитором на ПермЭнерго. Ты приходишь на совещания к заместителям губернатора в администрацию, где рассказываешь о том, как можно сэкономить гигокалории тепла и кубометры газа, а на следующей день уже приковываешься цепями к этой же самой администрации с криками „Губернатора в отставку!“, и ОМОН волочёт тебя в автозак, а потом в спецприёмник. А через несколько дней ты выходишь из застенков, и тебе назначает встречу тот же самый губернатор Чиркунов, потому что ты договорился отдать ему пароль от Живого Журнала».

Однажды Аспер решил шутки ради завести блог от имени губернатора Чиркунова, но так вжился в роль, что несколько месяцев все СМИ были уверены в подлинности блога. ЖЖ Чиркунова стал так популярен, что среди его комментаторов со временем появился даже сам Чиркунов и стал просить отдать ему пароль и никнейм, который он сам не успел забить.

— И ты спокойно проходишь к нему в кабинет, — продолжает Островский, — куда несколько недель назад вы пытались пробиться с боем через стеклянные двери и вас, окровавленных, увозила кого скорая помощь, а кого автозак, и вы пьёте чай, обсуждая, нужно ли строить в Перми метро.

К тому времени, как пароли оказались у Чиркунова, Аспер даже успел раскритиковать от его имени «нашистов», которые тогда приезжали в Пермь специально ради антифашистской акции, направленной против губернатора. И в этой истории тоже не обошлось без Евдокима Князева.

В феврале 2006 года в Перми состоялся «Открытый молодёжный форум», куда съехались всевозможные активисты всех партий — от представителей провластной МГЕР до Гарри Каспарова, Ильи Яшина и Насти Каримовой. Туда же — на шоу об экстремизме, которое вёл Владимир Соловьёв — в качестве местных радикалов были приглашены анархо-экологи, ну и Князев с соратниками тоже пришёл. В какой-то момент он умудрился сесть рядом с Чиркуновым, а дальше произошло то, что гениально описала в газете «Пермский Обозреватель» ещё одна участница АЭС Ольга Островская: «Евдоким Князев прославился тем, что на молодёжном форуме тридцать секунд просидел рядом с губернатором Чиркуновым, чем навеки испортил и его, и свою репутацию».

«Князев взял микрофон, — рассказывает Аспер, — и начал рассуждать о том, что лучшим политическим деятелем, конечно же, был Гитлер, который в два раза удвоил ВВП. Публика просто похихикала, а микрофон передали дальше, но во всех СМИ на следующий день появились кадры сидящего рядом с Чиркуновым Князева, с важным видом рассуждающего о Гитлере, и оба были на таких серьёзных щах, что походило это на какую-то неованзейскую конференцию. Для Чиркунова это кончилось едва ли не отставкой — во всяком случае, через несколько дней в Пермь приехало несколько сотен путинско-якименсковских хунвейбинов из организации „НАШИ“, весь день простоявших у областной администрации с пикетом».

Вскоре после этого Князев исчез из пермской политической повестки. Вновь о нём заговорили только через несколько лет, когда он объявился на Первом канале в роли жениха в передаче «Давай поженимся». Примерно в то же время он засветился и в другом шоу — во вдохновлённом Максимом Марцинкевичем «Оккупай-наркофиляй». В конце прошлого года Князева, Марцинкевича и нескольких их соратников судили за нападение на торговца «спайсами». Тесак получил десять лет колонии, Евдоким — восемь.

Часть 6. «Они недостойны того, чтобы их защищать»

Как было упомянуто выше, никто в АЭС, к счастью, не получал серьёзных сроков и не имел по-настоящему серьёзных проблем с законом — тем более, таких, после которых существование организации стало бы невозможным. Анархо-экологическое сопротивление так и не было распущено — Юшков, правда, предлагал сделать это в конце 2006 года, но соратники его не поддержали. Оно просто потихоньку сошло на нет, к лету 2007 года акции окончательно прекратились, а его бывшие участники или разъехались, или занялись своими делами. Не то чтобы они повзрослели, поменяли убеждения или увязли в бытовухе — просто со временем каждый из них перестал находить ответ на вопрос о том, зачем и для кого всё это делается.

«Ракеты постепенно сожгли, — вздыхает Аспер. — Опять же, присесть стало гораздо проще. Но, знаешь, основное разочарование в том, что стало непонятно, кому это нужно. АЭС было низовой народной инициативой — против богачей, чиновников, олигархов и прочих. Но большая часть населения нас при этом смертельно ненавидела. В любой толпе тебя линчуют, если ты скажешь, что анархист. Я помню, мы с сестрой однажды поехали на сплав, вечером у костра все разговорились — кто чем занимается. Ну и мы обмолвились про общественную работу, про анархизм. На нас все накинулись: вы, мол, те самые анархисты, которые хотят утопить страну в хаосе и крови! Единственная девушка за нас тогда вступилась — впоследствии, конечно, оказалась ментом».

Схожие чувства испытала и Тоня Нелегалова:

«В 2005 я покинула ряды АЭС, устав от борьбы и разочаровавшись в людях, в том числе во многом в товарищах по организации. Сейчас я считаю, что нет государства, нет границ, нет никакого правительства. Есть только человеческая глупость и люди, её производящие и поддерживающие. Я стараюсь избегать их по мере возможности. С тех пор пару раз ходила на акции Навального, но они показались мне унылыми. Вообще, формат митингов устарел. Люди у микрофона говорят то, что и так всем известно. Я понимаю, для кого и зачем это было нужно в начале ХХ века, но сейчас у нас есть интернет пока ещё. А кроме того, на митингах теперь надо заходить за решётки и показывать, что несёшь. Для „старого анархиста“ это непостижимо».

Но, пожалуй, наибольшее разочарование испытал Роман Юшков — те выводы, которые он сделал за три года активности АЭС, оказались едва ли не мизантропическими:

«Сплошь и рядом я сталкивался с потребительским отношением к нам. Когда, например, шла битва за Гайвинский бор, мы действовали достаточно радикально — ломали ворота, разбивали уже залитые фундаменты. При этом местные жители не хотели участвовать не то что в радикальных акциях, а даже в обычных митингах. Они рассуждали просто: „Вы же экологи? Анархисты? Вот приезжайте и защищайте нас“».

Постепенно Роман осознавал, что местное сообщество просто использует активистов, и в какой-то момент у него созрело пессимистичное убеждение: «Если люди не хотят сами отстаивать свои интересы, свои скверы и свои дворы, то они недостойны того, чтобы их защищать. Недостойны того, чтобы школьников-активистов из-за них и вместо них бросали в автозаки и ставили на учёт в комиссию по делам несовершеннолетних. Если люди не хотят себя защищать, то они должны жить в том дерьме и с теми проблемами, против которых не желают бороться».

Впрочем, надо отдать должное: иногда люди всё-таки проявляли себя и отстаивали свои интересы самостоятельно — таких случаев было немного, но Роман вспоминает их с нескрываемым восторгом. Однажды, например, жители деревни Павлово, которая тоже много натерпелась от ЛУКОЙЛа, сами вскладчину арендовали автобус и приехали на протестный митинг под окнами центрального офиса. А ещё позже, в 2007 году, случилась история в Краснокамске.

Это была одна из последних акций, выдержанных в духе АЭС, но реализованных одними только местными жителями. Тогда один из застройщиков решил снести детскую площадку во дворе великолепной сталинки на центральном проспекте и возвести там какое-то уродливое двухэтажное здание под коммерцию. Роман приехал на место, узнал от жителей дома, что буквально через дорогу находится здание гордумы, и тут же предложил его захватить. Предложение было встречено с неожиданным энтузиазмом.

Пожалуй, это был opus magnum Юшкова как общественно-политического активиста. Здание Краснокамской городской думы, над входом которой по такому случаю был воздет красный флаг, удавалось удерживать на протяжении семи дней — ситуация по нынешним временам немыслимая, а если и мыслимая, то в рамках каких-нибудь совсем страшных статей УК. Тем не менее, участников акции не только не уложили лицами в пол, но даже не нашли в их действиях состава преступления. Роман обставил акцию с какой-то изуверской элегантностью: формально никто из активистов не препятствовал работе депутатов и секретаря, а участие одного из местных представителей КПРФ впоследствии позволило заявить на суде, что никакого захвата вообще не было, а был только длящийся приём граждан.

— И ночью был приём? — спрашивала судья.

— Конечно, — Юшков, казалось, искренне удивлялся её вопросу. — Ситуация-то была сложная и конфликтная.

На протяжении недели вокруг Гордумы ходили люди из УБОП и пугали участников акции тем, что им в любой момент могут дать команду на штурм. Но активисты покинули здание сами: причём после того, как к переговорам подключился Центр охраны памятников, который внезапно выяснил, что речь идёт об охранной зоне, строительство в которой невозможно. Осада Гордумы закончилась безоговорочной победой.

Этот последний проблеск надежды на автономную гражданскую активность, кажется, не повлиял на общие умонастроения Романа Юшкова. Уже через два года он напишет и издаст художественную повесть «Делеция 12», которая, помимо всё более буйно расцветающих в нём националистических идей, окажется проникнута каким-то космическим пессимизмом по поводу способности его сограждан постоять за себя и продемонстрировать собственную силу. Странно (или нет), но это настроение оказалось общим для многих участников АЭС — людей абсолютно разных взглядов, идейных воззрений и устремлений. Пройдёт ещё три года, и после митингов 2011 и 2012 годов всеобщий пессимизм окончательно войдёт в свои права. Как бы там ни было, анархо-экологи останутся в истории теми людьми, которые пытались противостоять этому едва ли не до последнего.

***

Читайте также: репортаж с заседания суда, где Роман Юшков обвинялся по 282-й статье УК за пост «ВКонтакте», в котором призывал не ходить в азербайджанские магазины.