День сурка. Наркоман с 25-летним стажем — о жизни под кайфом и без

— И как это было в первый раз? — спрашиваю.

Игорь ненадолго задумывается, закатывает глаза, улыбается и говорит неожиданно низким голосом:

— Незабываемо.

Он переводит затуманенный взгляд на меня. Мне становится страшно, я решаю больше не задавать таких вопросов.

Начало

— Я рос в нормальной полной семье. Мама в управлении ЖКХ работала, папа тоже образованный, сестра младшая. Началось всё с любопытства. Мне тогда было 14. В начале 90-х детские клубы и секции закрывались. Мы были предоставлены сами себе. На верандах в садиках тусовались. Однажды кто-то пришёл под кайфом. Нам интересно стало попробовать. Тогда это в деньги не упиралось. Старшие ребята рассказали, где и как достать. Мы насобирали маковое молочко МолочкоСок зелёных головок мака. Наркотическое вещество — опиум. Содержит около 20 алкалоидов, включая морфин, кодеин, наркотин (носкапин), тебаин и папаверин. Там всё просто. Мак везде раньше рос — на огородах, на полях, да просто в канавах. Принесли всё это. Эти же ребята нам сварили у кого-то на квартире. И там и поставили (укололись — Прим.ред.).

Ты как будто летишь вниз на американских горках. Тебе не холодно и не жарко. Ты не хочешь есть, ты спать не хочешь. Ты можешь легко пройти сорок километров пешком. У тебя дыхание не собьется. Ты всё можешь! У тебя ничего не болит.

А потом кайфа стало с каждым разом все меньше, а наркотика надо было всё больше. Сначала ты не чувствуешь болезни, только хочешь снова испытать это чувство. Когда ты молодой, кумаров Кумары (ломка)Группа симптомов различного сочетания и степени тяжести, возникающих при полном прекращении приёма психоактивного вещества, либо снижении его дозы после неоднократного, обычно длительного и/или в высоких дозах употребления нет. Как будто у тебя просто ОРВИ, прокашлял, прочихал и всё.

Началась зима, мак отошёл. Мы не знали, что есть ещё другие наркотики. Нам показали, что есть просто мак. Потом кто-то сказал, что можно купить ханку ХанкаЗатвердевший тёмно-коричневый сок маковых верхушек. На Универсаме продавалось раньше прямо на площади. Там одни наркоманы стояли да цыгане. Барыга мог сам подойти: «Надо че?» Или сам подходишь. Ты барыг видишь уже. Или в прошлый раз у него брал, или когда-то с ним ставились. А на площади Восстания продавали анашу. Мы купили ханку, принесли тем же ребятам. Стали смотреть, как они варят, чтобы научиться. Зачем они нам нужны? С ними же надо делиться. Они львиную долю себе забирали. Начали сами дома готовить, когда мама на работу уходила, или прямо на улице. Нужно только сухое горючее. У нас всегда собой кульки были. Всё туда сложил, пошёл, купил, зашёл в кусты на 15 минут.

Под кайфом

— Промежуток между дозами становится всё короче. И состояние, когда ты не употреблял, перерастает в состояние, когда ты употребляешь. То бишь, когда ты под кайфом — это твое нормальное состояние. Ты уже только в этом состоянии можешь соображать, спать, есть, ходить, работать. Без дозы — ничего не можешь. Как только тебя отпускает, появляется дискомфорт. Работу ты прогуляешь, на учёбу ты забьёшь, есть ты вообще не будешь. Я на протяжении всего этого времени работал сварщиком. Если бы не под кайфом, я не смог бы работать. Иной раз надо на работу идти, а барыга не приехал. И ты не можешь уже работать. Ты ждёшь.

Это как день сурка. Одно и то же. Просто одно и то же. Нет других эмоций. Ты открываешь глаза, на утро у тебя уже всё приготовлено. Чтобы ты встал, пошёл, своровал, продал. На эти деньги пошёл, купил, вставился. Опять оставил себе на утро. Утром просыпаешься — и всё повторяется.

Но потом то ли денег не было, то ли с ханкой были перебои — меня закумарило. Хреново до такой степени, что волком воешь. Наизнанку выворачивает. Не спишь, желчью блюёшь, аппетита нет, озноб, насморк. Кого-то в это время увозят в больницу, органы отказывают. Некоторые от боли вскрывались. Другие манипулируют этим. Вскрываются на глазах у родителей, чтобы те денег дали.

Самое страшное, чего ты боишься — это кумаров. Не того, что тебя закроют, не того, что твоя жизнь проходит мимо. Всегда я боялся кумаров. Каждый наркоман боится кумаров. Все боятся кумаров. Это как ногу отрезать без наркоза. От боли иной раз без сознания падаешь. У тебя нет ран, но ты от болевого шока вырубаешься.

Мама

— Ну, а что мама? Сначала я просил денег на кино. Но потом это стало невозможно. Каждый день в кино что ли? Когда она узнала, то пыталась меня лечить. Не помогало. Иной раз она видела, как мне плохо, как я корчусь, нет-нет, да давала мне деньги. Я мог на работу к ней прийти: «Мам, дай мне денег». Я понимал, что ей стыдно за меня. Я знал, на чём играть. Не дома, а прямо на работу приду: «Да дай ты, пожалуйста!» Она мне сунет быстро, чтобы я отвязался. Ссор как таковых не было. Я просил её занять денег у соседей, мне-то они уже не давали. Мама меня уже по телефону начала вырубать. Или ставлю я чайник на кухне, а она со спины знает, что я под кайфом.

Из дома всё начал выносить. Родители ушли на работу: телевизор ушёл. Сначала думаешь, что выкупишь его из ломбарда. И получалось. Нужно сначала достать дозу, а потом в этом состоянии ты уже сможешь что-то украсть или заработать, чтоб выкупить то, что ты взял. Но бывают сбои: не успел, не получилось. Один раз ушло, другой, третий. Назад оглядываешься — уйма вещей ушло. Бывало, у нас дома ничего не было.

За решёткой

— У меня пять сроков и все за воровство. Я отсидел 12 лет. Первый срок — за люстру. Нам заказали торговцы с рынка учебники из книжного магазина в «Знании» на Дружбе. Я их хорошо запомнил, там картина Айвазовского была. Мы знали, что в среду у отдела — санитарный день. Весь магазин открыт, а книжный не работает. Просто заходишь и берёшь. На обратном пути в магазине «Прометей» мы эту проклятую люстру и сняли. Сотрудники её вешали, а стремянку оставили. Идем мы с этими книгами и люстрой на рынок. Там менты: «Чья люстра?» Я говорю: «Моя, из дома». А мы же молодые, боялись всего. Они прикрикнули на нас, и кто-то сознался. Нас взяли. Пригласили директора этого магазина и спрашивают: «Ваша люстра?» А тот и не знает, что у него люстру украли. Узнал её только по ценнику.

В другой раз зашёл в ювелирный. Девушка из магазина вышла — покурить или в туалет. Я витрину вскрыл, всё, что смог, сгреб в кулёк. Хороший такой кулёк получился (взвешивает невидимый кулёк на ладони). Я тогда ещё в автоматы начал играть, там и всадил всё. Человек если зависимый, то он во всём такой. Хочет быстрой наживы, хочет что-то урвать. Наркоты взял, проставился, пошёл в автоматы. Стоишь, кофе пьёшь, играешь, а за соседним автоматом — барыга. Там типа стрелка у нас была. Я знаю, что он придёт. И вот ты играешь, видишь — он зашёл: «Надо че?» Ты тут же взял.

Воровством-то это не назовешь. Только чтобы чуть-чуть заработать, чтобы хватило на дозу. Это не «Двенадцать друзей Оушена», никаких планов ограбления. Быстренько взял блок сигарет, он сейчас 700 рублей стоит, и продал его за 500 в соседний киоск. И всё — тебе хватит. Потому что тебе плохо. Тебе надо быстрее, надо прямо сейчас.

Вот так воруешь, воруешь, раз — прихватили, посадили. В тюрьме тоже можно достать. Всё зависит от колонии, от начальства. Где-то через сотрудников, которые сами употребляют, где-то через свидание женщины проносят. Народа много, две тысячи человек сидит. У кого-то жена приезжает. Скинешься по тысяче. Когда сидишь, у тебя доза падает. Тебе не надо много.

Там в тюрьме думаешь: «Блин, чё я наделал? Чё наделал?» Там четыре года на системе сидел (употреблял — Прим. редакции), тут четыре года дали. Восемь лет жизни вычеркнуто, её как не было. Или на кумарах был, или в сопли вмазанный. В тюрьме жизнь тоже останавливается. Представь, клетка у тебя. Не видишь, как строятся дома, ездят машины, как растут твои сверстники, как стареют родители. Стена да параша. Выходишь: тут раньше вроде пустырь был, а сейчас дом десятиэтажный. Смотришь, люди повзрослели, добились чего-то. И ты хочешь успеть за ними, быстрей-быстрей пытаешься их догнать, и в какой-то момент ты спотыкаешься, ошибаешься. Они же эти четыре года шли долго, по пунктам. А ты пытаешься эти пункты перепрыгнуть. У тебя не получается. Раз, в себе замкнулся, а знаешь же, как уйти в забытьё. Твои же так называемые приятели приходят к тебе, приносят наркотики, говорят: «Пойдём, расслабимся, пиво попьём». Ты выпил немного, а они: «Чё, может, траванёмся?» И всё под рукой, в одном подъезде, в соседнем доме.

Последний раз я вышел четыре года назад. Думал бросить наркотики, начать жить заново. За 50 дней до свободы мне позвонили и сказали, что сестра умерла. Она тоже употребляла, у неё на этой почве сердце остановилось. Все эти 50 дней думал: «Как только выйду — вмажусь». Когда я выходил, я шёл, чтобы употреблять. Я готов был керосин колоть, лишь бы не думать ни о чём.

На свободе познакомился с девушкой, тоже наркоманкой. Мы живём с мамой. Она нас содержит. Работает, ещё пенсию получает. Перешел на соли СолиСинтетические наркотики. Являются производными мефедрона или его аналогов. Официальное называние — метилдиоксипировалерон (МДПВ). Внешне солевые наркотики представляют собой порошок с мелкими кристаллами серого и белого цвета. В бытовых условиях их называют скоростью, спидами или свистом. На тот момент я уже пробовал героин, ханку, молочко. В больнице не лежал ни разу. А тут началось: пневмония, сепсис, суставы посыпались. Те, кто употребляет все эти новые химические наркотики, они все умирают очень быстро. Такие наркотики бьют по всем органам сразу. Это я сейчас немного поправился, а раньше ходил совсем прозрачный.

Фонд

— Я стал ходить сюда за шприцами. В один день они говорят: «Сядь, чаю попей». Ну я и остался. Стал ходить постоянно, познакомился с теми, кто завязал, нашёл друзей. Я не знаю, почему здесь всё бесплатное, но это хорошо. Людям надо просто прийти и забрать. У кого-то образования нет, тут работают юристы. Плохо, что нет рекламы этих НКО. В колонии никто ничего не объясняет. К жизни на свободе никто не подготавливает. Один только раз из центра занятости приходила женщина, рассказала, что есть курсы, что на развитие малого бизнеса дают 50 тысяч. Все такие сразу: «За что? За что там дают? Мы сейчас замутим! Напишем проект!» Вышли, разбежались все. Никто ничего не написал.

Когда я освободился, пришёл вставать на учёт, мне говорят: «Привезёшь нам справку, ксерокопию, две фотографии». Какие фотографии? У меня денег нет, чтобы к вам приехать. Я у них спрашиваю: «Может, есть какая-то социальная помощь?» Они на меня, как на дурака смотрят: «Какая такая помощь? Мы тебя и так четыре года кормили за счёт налогоплательщиков». Даже они не знают.

Вышел человек — у него «на пожрать» нету. Он знает, как забыться. Когда начинаешь употреблять, все социальные проблемы отпадают. Тебя не заботят коммунальные услуги. Пенсия повысилась? НДС? Воду горячую отключили? Да какая разница! Из-за этого люди снова садятся на иглу. Так легко спрятаться.

Захотел жить нормально, работу найти — дикция нарушена, образование потеряно, соображаешь плохо. Никто не берёт на работу. А ещё иногда возьмут на стажировку, пока служба безопасности проверяет, а потом вышвыривают — не прошёл. А ты уже всему научился и на работу ходишь исправно. Это очень подрывает самооценку и веру в себя. Ты как прокажённый.

И ещё пустота. Весь мой мирок сузился до размера дозы. А если её исключить, ничего не остаётся. Не знаешь, чем себя занять, как отвлечь. За эти годы вокруг меня были только наркоманы. Они, как на липучку от мух, собираются вокруг тебя. Открываешь записную книгу: тут барыги, тут — с кем кололся, тут — с кем сидел. Всё, больше никого нет. Понимаешь, что остался один. Бывало, думал, может с кем-то на мясо (на шашлык — Прим. редакции) съездить? А приятелей как таковых, которые разговаривают, веселятся, мыслят, нет. Наркоманы — они тебе не друзья. Если тебя кумарит, ты можешь такого друга на деньги кинуть. Тебе плохо. Ты взял у него деньги и не вспомнишь о нём. Чтобы разорвать этот круг, надо, чтобы кто-то вмешался, не просто по работе, а чтобы он вёл тебя.

Такую поддержку я нашёл в фонде. Здесь никто тебя не осуждает, все помогают друг другу. Если честно, кайфануть хочется всегда. Я пытаюсь постоянно себя занять чем-то. Берусь за всё, что предлагают. Машину надо мыть? Пойду машину мыть. Мешки таскать? Буду мешки таскать. Уже две недели мы с женой работаем у бывших зависимых в мастерской. Познакомились с ними в фонде. Сувениры делаем из дерева: лебедей на свадьбу или, например, недавно у кого-то дочка родилась, помню, Елизаветой назвали, аиста сделали. Выжгли дату, вес и рост. Уже созидаем, создаем. Не разрушаем.

Вчера вывезли женщину, которая 5 лет не ходит, покупаться на озеро. Она тоже употребляла, у неё из-за этого ноги отказали. Такие усталые вернулись. Мне надо было её везде носить — до озера, потом в квартиру поднимать. Но мне от этой усталости хорошо стало, легко. Я впервые сходил в театр с женой. Я хлопал там, как маленький. Такие эмоции испытал! Я шесть лет до этого не купался, а тут на речку съездил. Это простые радости. Но для наркомана они недоступны.

***

Игорь заканчивает свою историю. Я жму ему руку и благодарю за откровенность. Напоследок спрашиваю, сколько времени он не употребляет. Говорит, что больше полугода, но, немного помешкав, добавляет, что пару раз срывался. Я спрашиваю, когда. Говорит, что не помнит. Я не отстаю. Говорит — давно.

— Ну а всё-таки, как давно?

— Полтора месяца назад, — отвечает неохотно, видно, что ему неприятно об этом вспоминать. — Я выпил немного. У меня дома много шприцов скопилось. Сосед с третьего этажа зашёл, попросил шприц и дал мне за это немного соли. Я сразу укололся и жена тоже. Сейчас очень жалею.

— А как так получилось, что рядом с тобой так много наркоманов живёт? У вас район плохой?

— Нормальный у нас район. Я работал, и никто не знал, что я на игле. Наркоманов много. Они повсюду: в твоем дворе, в соседнем офисе. Ты просто не замечаешь их.

***

• Читайте также: история Владимира Кирьянова, бывшего наркомана.
• Колонка Павла Селукова: «Легалка», убивающая за год.
• Репортаж Павла Селукова из реабилитационного центра «Новый Свет» в селе Степаново.