«Сложно назвать это просто музеем». Режиссёр Александр Сокуров о «Перми-36»

Среди них был Михаил Мейлах, бывший заключённый «ИТК-36», впервые побывавший в «Перми-36» после скандальной истории с изгнанием его основателей. Был Александр Сокуров, известный кинорежиссёр и общественный деятель, который посетил Прикамье впервые. «У вас будет возможность задать Александру Николаевичу любые вопросы — после завершения экскурсии пройдёт брифинг для представителей СМИ», — говорилось в разосланном накануне пресс-релизе.

Экскурсия по музею: демонстрация слепого абсурда

Экскурсии теперь начинаются с упомянутой ранее новой экспозиции. Это символично, потому что всё начиналось именно с этого — донос, обыск, сбор «вещдоков» (они же «вещественные доказательства») и последующий арест. Выставка небольшая, но эмоциональная, демонстрирующая всю жестокость и слепой абсурд времён большого террора. «Духовный план спасения», найденный в доме евангелиста, фотографии царской семьи, газета с проколотыми глазами на портрете Сталина, саркастичные стишки про колхозы — всё это служило достаточным, а зачастую единственным доказательством вины перед советским народом. Искупление — годы колонии, разрушенные семьи, поломанные судьбы.

Далее уже известная экспозиция «Переломаны буреломами», фотовыставка «Урановый ГУЛАГ», котельная, «шмоналовка», шизо, жилой барак... Все с интересом слушают экскурсовода. Время от времени Михаил Мейлах вспоминает детали из своего лагерного прошлого, и тогда, вместе со всеми, его с интересом слушает экскурсовод.

...самый ценный продукт в лагере — чай. Чай был у охраны, и у стукачей был чай, поэтому все знали, кто есть кто...

...как отмечали День заключённого? Во-первых, некоторые не выходили на работу. За это строго наказывали — шизо. А ещё как... Да больше никак. Разговаривали об этом между собой. Ну, конечно менты в этот день совершенно зверели. Никакого открытого празднования, конечно, быть не могло.

...жизнь ментов здесь была не намного лучше, чем у заключённых. Мёрли как мухи. Многие от алкоголизма.

...нельзя было ничего писать самому. Всё написанное изымалось. Писать можно было разве что письма, но они жёстко, параноически цензурировались. Особенно параноили по поводу иносказаний в тексте. Цензором была жена начальника колонии.

В интернете трудно найти фотографию, на которой Мейлах не улыбается во время общения. Теперь понятно, почему: такой момент трудно поймать.

Моросит дождь.

Сокуров, похоже, из тех немногих посетителей, кому важнее дух, атмосфера места, чем поступающая информация. Держится в сторонке, молчит, как будто к чему-то прислушиваясь. Изредка подходит поближе к какому-нибудь экспонату, слушает экскурсовода, снова отходит. Большинство из нас обычно, напротив, жадно впитывает информацию и лишь потом, по дороге домой смутно ощущает, что кроме новых знаний вынес из музея что-то ещё, гнетущее, вязкое, мрачное.

В лагере холодно везде — в бараках, в столовой и даже в котельной. Кажется, что холоднее уже от того, что ты по эту сторону забора.

После жилого барака все с оживлением принимают предложение пообедать. Каша на выбор, горячий чаёк, бутерброды. Становится немного веселее. Впереди «особый режим» и обещанный брифинг.

На особом режиме — особенно тяжёлая атмосфера. Мы можем попытаться представить себе, как люди годами не видели ничего, кроме стен и кусочка неба за колючей проволокой в прогулочном дворике. На окнах — деревянные жалюзи, чтобы был виден лишь едва проникающий в камеру дневной свет. Экскурсовод рассказывает о сидевших здесь заключённых. Их портреты висят на стенах коридора. Здесь все. Вне зависимости от статьи. Абсолютное большинство — «политические». Таков музейный подход — история должна быть полной. Нельзя выкинуть ГУЛАГ из истории России и нельзя выкинуть убийц, воров и насильников из истории ГУЛАГа.

Здесь экскурсия заканчивается. Все с облегчением выходят из каменного барака. Выглянуло солнце, но теплее не стало. Обещанный брифинг, он же пресс-подход или что-то в этом роде, прошёл здесь же, у стен барака. Говорили стоя. Было хорошо, только трудно снимать на камеру — у операторов и фотографов от холода слишком сильно дрожали руки.

Михаил Мейлах: В любой момент возможны осложнения

— Я очень рад найти эти выставки здесь — до этого я видел очень немногие из них. Они, в той или иной форме, охватывают всю историю ГУЛАГа. С разной степенью подробности, но общий охват большой. Некоторые мне понравились необыкновенно, например, «Переломаны буреломами». Она сделана великолепно во всех отношениях. Другие более схематичны, менее детальны. Но это уже частности. Глобальный охват очень важен, пусть где-то что-то и не доработано.

В истории музея было три серьёзных момента. Первый — это когда двое энтузиастов с помощниками сделали из этого почти разрушенного памятника музей. Второй — когда власть попыталась музей уничтожить. И третий момент — это когда усилиями новых энтузиастов музей был сохранён.

Латентное противодействие властей никуда не делось. В любой момент возможны осложнения. Мы вместе должны сделать всё для того, чтобы этого не случилось.

Александр Сокуров: Важно не расходиться в разные стороны

— Музей — это абсолютно фундаментальное явление для национальной культуры и явление надполитическое, что очень важно.

То, что мы видим здесь — это настолько уникально и ни с чем не сравнимо, что очень трудно это комментировать. Ходить по этой территории как по музею морально тяжело. Всё время чувствуешь какую-то вину за соглядатайство, потому что это места мучений. Очень сложно отделить одно от другого. С другой стороны, это страшно и поучительно для народа, для общества, склонного забывать, склонного преувеличивать свои достоинства и победы.

Сложно назвать это просто музеем. Для таких мест нужно найти точное определение. Это слишком чувствительное место для того, чтобы называться музеем. Наша культурная среда никак не может подобрать определение.

Решение сохранить музей — единственно правильное. Здесь главное — это музей. Всё остальное, все разночтения и разные точки зрения — это потустороннее. Это также, как развод в семье, когда в первую очередь необходимо думать о детях.

Это (репрессии — Прим. ред.) наш позор и вина перед всем миром. Это было и это продолжается. Неоплаканное, непрощённое, неосмысленное. Для нас важно, чтобы навык взаимного истязания не перешёл к молодому поколению. А эта опасность есть. Мы входим в период страшной политической борьбы. Огромное число людей готовы опять стать надзирателями, готовы разделить общество на части. Они готовы к этому.

Благодарность основателям этого музея, которые смертельно обижены, оскорблены, сердечная благодарность. Что нужно сделать тем, кто сейчас работает в музее? Какие шаги в сторону этих людей совершить? Я не один раз был на месте Виктора Шмырова и Татьяны Курсиной. Меня увольняли из Михайловского театра, запрещали спектакли. Я их понимаю. Я и сейчас не могу переступить порог этого театра.

Но здесь есть некоторое компромиссное поле. По сравнению с тем, что через год или два может быть с Россией, этот конфликт не значит ничего. Вы видите, как в людях скапливается неконтролируемый гнев, как мало общего становится между людьми, как много непримиримых, разумных молодых людей выходят в общественное и политическое пространство. Они не станут разбираться в нюансах, когда их начнут давить со всей силы неправедностью законов.

Сейчас необходимо объединяться в гуманитарном пространстве, не расходиться в разные стороны, потому что этого государства, этого мира может не стать. Эта смута не будет только в Санкт-Петербурге и Москве. Она дойдёт до вас, но дойдёт в очень жёсткой форме. Шансы на это велики.

Я с огромным уважением отношусь к «Мемориалу». Если бы он помог найти решение конфликта, это было бы прекрасно. С одной стороны, есть достоинство людей, которые это основали. С другой стороны, есть достоинство людей, которые это подхватили и продолжили, не дали рассыпаться. Попробуйте проанализировать это серьёзно, без раздражения и злобного состояния.

Музей нужен России, он нужен нашему национальному сознанию как знак памяти о тех, кто здесь мучился, принимал смерть, терпел издевательства. Это стало проблемой Российской Федерации, по крайней мере, той её части, которая неравнодушна к тому, что происходило и будет происходить в Отечестве. Нам не всё равно. Пожалуйста, сообщите вашим коллегам, вашим читателям, что уже теперь нам не всё равно то, что происходит у вас здесь. Вы часть России, часть истории. Вы — не какая-то маленькая отдалённая провинция с новым молодым губернатором. Подобные учреждения поселились на вашей земле давно. Не давайте забыть об этом. Соберитесь вместе, защищайте музей всеми силами. Не позволяйте засыпать эту проблему мусором, демагогией, домыслами.

***

• Читайте также — проект 37/17, подготовленный силами пермского «Мемориала», «Звезды» и Центра городской культуры, посвящённый 80-летию «большого террора» и цикл публикаций «Звезды» о проекте «Последний адрес».
• Репортажи Владимира Соколова из музея «Пермь-36», где он побывал год назад (с уполномоченным по правам человека в Санкт-Петербурге Александром Шишловым) и ноябре 2016 года.
• Рассказываем о фильме «Пермь-36. Отражение», который отказались показать на «Флаэртиане», но всё-таки посмотрели и обсудили в Центре городской культуры в сентябре 2016 года. Михаил Мейлах — один из трёх героев этого фильма.
• Публикация по итогам дискуссии на тему «Забыть нельзя помнить: реабилитация и оправдание политических репрессий в современной России».
• Колонка основателя АНО «Пермь-36» Виктора Шмырова о ситуации вокруг музея «Пермь-36».
• Интервью Михаила Даниловича с новым председателем комиссии по восстановлению прав реабилитированных Алексеем Золотарёвым.