Логика сна и парадокса: Илья Гришаев и его «серебристость»

— Это поколение объединено какой-то чуткостью, нежностью, даже робостью. С теми, кто уехал из Перми, происходят другие трансформации: они набирают вес и становятся более уверенными. Но при этом остаётся это базовое ощущение — трогательности и нежного касания, — рассуждает Илья.

Действительно, если взглянуть на многие проекты, совместно реализованные пермскими молодыми художниками, от этого ощущения трудно отделаться, и его нельзя объяснить одним только кураторским влиянием Петра Белого. Что это за явление и почему оно именно таково — нам всем ещё предстоит осмыслить и сформулировать, но окей, пока что пусть будет условная «серебристость». Ответ на вопрос о том, почему она так характерна для пермских авторов, стоит искать не только в коллективном чувстве, но и в личных биографиях каждого из них. Если взять Илью Гришаева, то он в разное время учился на кафедре дизайна в ПГТИ, в студии «Арт-С» у Михаила Павлюкевича и в школе молодого художника Pro Arte. Но всё же велик соблазн предположить, что на него решающим образом повлияла учёба в духовном училище, на кафедре иконописи. Как современный художник оказался в иконописной школе? Тут напрашивается какая-нибудь чудесная история, но её нет: Илью привело туда, во-первых, знакомство, а во-вторых, интерес к изучаемому материалу.

— Мне нравилось быть включённым в совершенно разные миры, — вспоминает Илья. — Днём с девяти до пяти я занимался в иконописной мастерской при монастыре, потом шёл на службу в храм, а потом — на лекции по современному искусству. А по возвращении домой отчаянно играл в RPG. И никакого диссонанса в этом не было, наоборот — замечательная динамичность.

А ещё в иконописной мастерской он изучил церковное искусство и понял, насколько нагружено смыслом и символикой действие, последовательность, приём или деталь. При этом Илья признаётся, что как таковой символизм он терпеть не может, но дело в другом: в том, что церковное искусство научило его понимать и принимать тотальную осмысленность любых действий.

При этом сам себя Илья не то чтобы не считал, но, во всяком случае, до определённого момента не называл художником: зато окружающие называли его так буквально с малых лет, и со временем это самоисполняющееся предсказание стало действовать. Сегодня Гришаев — довольно известный в российском сообществе автор, в портфолио которого немало персональных и групповых проектов. С начала десятых годов он живёт на два города — Пермь и Петербург. Он с разной интенсивностью работает то тут, то там, поэтому назвать его ни «пермским», ни «петербургским» художником не получается — даже здесь определения ускользают. Но это и не важно — главное, что в последний год он достаточно часто бывает в Перми, чтобы реализовывать здесь многие проекты. Его сотрудничество с Центром городской культуры началось год назад, когда в ЦГК возникло объединение «Союз художников» — объединение изначально неформальное и никого ни к чему не обязывающее, поэтому нельзя сказать, что оно сложилось «вокруг» Гришаева или «Под его руководством»: все связи в СХ исключительно горизонтальные. Но и недооценивать его вдохновляющую роль нельзя. Вместе с Мариной Пугиной они даже задумали создать художественную школу и изрядно продвинулись в этом направлении. Хотя в своём текущем состоянии школа представляет собой нечто крайне эфемерное. Это, конечно, не упрёк: напротив, эта эфемерность вполне в духе Ильи и всего его творчества. Речь идёт скорее о группе единомышленников, которые сообща создают художественные проекты и занимаются неформальными исследовательскими практиками.

Одно из таких практик в этом году стал дрейф. Сама идея дрейфа — спонтанного перемещения по пространству города и его интуитивного исследования — оформилась ещё во времена «Студенческой революции» во Франции. Философ Ги Дебор даже писал об этой практике много статей, потому что дрейф он расценивал как революционную идею, метод присвоения и «расколдовывания» репрессивного города, создание новой чувственной географии.

Илья, по сути, занялся тем же, но к этому его привело не чтение французских нонконформисов, а собственный чувственный опыт. Всё началось как раз с «Арт-Перми», на которой «Союз художников» был презентован. Илья придумал водить по пространству «Пермской ярмарки» экскурсии, которые со стороны выглядели довольно безумно: в экскурсии входило скоростное катание на стульях, преодоление препятствий, разные синхронные действия, совершаемые прямо на ходу, и прочее подобное. Это было странно и причудливо, и в конце концов привело к конфликту с охранниками магазина «Карусель», которые не оценили художественности происходящего. Тогда Илья деконструировал собственную группу и дал каждому из её участников личные руководства к походу по ярмарке, чтобы сделать их опыт более персональным, сохранив при этом магию странных перемещений. Но про идею коллективных дрейфов не забыл, и ближе к лету вместе с другими художниками из СХ стал проводить их на городских улицах:

«Каждая такая прогулка делается в соавторстве, — говорит он, — Моя группа становится коллективным телом, которое переживает коллективный опыт. При этом люди выпадают из своей повседневности, хотя, по сути, ничего особенного не происходит: город и улицы остаются теми же, какими были».

И тем не менее, все эти опыты, хотя и составляют важную часть творческой повседневности и самой личности Гришаева, но отходят на второй план по сравнению с его главными произведениями, ставшими его визитной карточкой: монохромными повторяющимися орнаментами, с которыми он плотно работает последние семь лет.

В этих орнаментах оказывается важной не столько их форма, сколько их поведение (к работам Ильи слово «поведение» применимо, насколько оно вообще применимо к графическим объектам). Они повторяются, и в самом факте этого повторения скрыта определённая драма:

«С одной стороны, это такой безобидный мотив, — рассказывает Гришаев, — с другой — переживание тяжёлого опыта принятия того факта, что повторение существует, а сингулярности нет. Ты влюбляешься — непременно раз и навсегда — но потом всё повторяется, и ты снова влюбляешься, и снова раз и навсегда. Ты переживаешь смерть, а потом сталкивается с её повторением и переживаешь вновь. Мир переживает войну, а потом всё повторяется, и мы переживаем войну снова и снова».

В этих орнаментах есть поведение и есть определённая форма: нет только объекта. Его и не должно быть: его отсутствие, по словам Ильи, в какой-то степени обусловлено религиозной традицией. Бог не_изобразим, на его место указывают только херувимы. А если брать традицию исламскую, то там божественное и вовсе означается орнаментально.

«Любопытно, — размышляет Илья, — что в поле современного искусства очень мало кто работает с декоративностью. Она словно исключается из этого поля, считается, что это вроде как не комильфо и зашквар. При этом для меня этот выбор очень важен: я не рисую, но пишу, и смотрю на орнамент именно как на письмо, с помощью которого ты описываешь пространство».

Именно с идеей описания пространства был связан один из самых масштабных проектов Ильи под названием «Синтаксис» — несколько лет назад, на излёте паблик-арт программы музея PERMM, Илья впервые создал большой объект, вписанный в пермскую городскую среду. Объект представлял собой нечто вроде разобранного на фрагменты иероглифа, который Гришаев создал из тонких фигурных досок и разместил на стене детского сада, выходящей на сквер Пушкина. На тот момент на стенах этого здания не было ни Шевчука из листьев, ни тем более фразы «Ваше мнение очень важно для вас», а была только пустота, которая соблазняла местных подростков на разные бессмысленные и вандальные граффити. Стену периодически закрашивали, надписи появлялись вновь, и так до бесконечности. Всё прекратилось, когда Илья создал «Синтаксис» — местные дети с баллончиками несколько месяцев проявляли к этому странному объекту почтение, и стена оставалась чистой — новые «мусорные» теги появились на ней аккурат спустя пару дней после демонтажа.

Но для Ильи «Синтаксис» был не только и не столько прагматичным опытом, призванным привести в порядок городскую среду. Иероглиф стал для него способом общения с городским пространством — в отличие от большинства других объектов паблик-арт программы, тихим и ненавязчивым. Кажется, многие горожане, в течение этих месяцев проходившие по Сибирской, даже не отдавали себе отчёта о произошедшем изменении — настолько элегантно и даже застенчиво (вспоминаем пресловутую «серебристость») объект Ильи вписался в пространство улицы. Впрочем, даже те, кто заметил «Синтаксис», могли поддерживать эту коммуникацию разве что бессознательно и интуитивно: чёткого значения художник объекту не присвоил:

— Я создаю пространство для интерпретаций, — говорит Илья, — Это открытый код, в который зрители могут встраивать собственный опыт. Я стараюсь ничего не объяснять — доля необходимой информации всегда присутствует, но полной расшифровки никогда нет.

Выставка под названием «Xe;fz/чужая», которая на прошлой неделе открылась на третьем этаже музея PERMM, стала квинтэссенцией этого принципа. Кажется, она привела в замешательство даже завсегдатаев музея. Выставка оказалась тотальной инсталляцией (если только возможно создать тотальную инсталляцию без объектов, целиком состоящую из орнаментальной ритмичной росписи), в которой помимо этой самой росписи не было больше ничего. Впрочем, Илья составил для неё что-то типа ключа или дорожной карты — ту самую «долю необходимой информации», которая на этот раз оказалась явлена в виде стопки фотографий. На фотографиях были запечатлены разные узоры и графические элементы, а также кажущийся случайным набор предметов — от кружевной салфетки до рыцарского шлема. Если этот жест, поначалу выглядевший чуть ли не издевательским, и был ключом, то ключ этот вёл к огромному множеству других запертых дверей. Примерно такие же «ключи» в своих фильмах оставляет Дэвид Линч: некий инструмент предоставлен, но разгадки нет, потому что нет и загадки: вместо неё есть тайна, нечто принципиально непостижимое за пределами сновиденческой логики, которая оказывается приоритетнее логики обыденной:

— Это логика абсурда, сна и парадокса, — говорит Илья, — её можно назвать антилогикой или шизологикой, она характерна для пограничных состояний. И, какой бы она ни была, она очень чётко работает.

***

Ранее мы писали о проектах, в которых принимал участие или курировал художник Илья Гришаев: Летняя художественная школа, Школа молодого художника и зрителя, «Переходное состояние», «Союз художников», «Место действия» и «Посольство только меньше».